Жнецы Грез(СИ)

После его закрытия, часть бывших работников, тех что похитрее и погнилее, разъехалась в поисках лучшей жизни, прихватив с собой все, что плохо лежало. Другая же, честная часть, которым совесть не позволяла брать чужого, осталась здесь доживать свой век и гадать будет ли у них пенсия.

Власть советов добралась в свое время до местной церквушки, что стояла в самом сердце селения. Обезглавленное здание долго использовали под библиотеку, но после краха системы серпа и молота, книги перевезли и кое-как распихали по кабинетам школы. Народ совместными усилиями, при участии военных медленно, но верно восстанавливал историческую справедливость. А в какую канцелярию, кроме небесной, люди теперь могли обратиться с жалобами? И именно отсюда, после отпевания батюшкой Илией по всем канонам, почившие жители в сопровождении плачущей вереницы отправлялись на погост. Хоронили редко, и потому всем селом горевали и ревели навзрыд, а потом пили до утра.

Но народ не унывал. Наблюдался даже прирост населения. Подрастающее поколение образовывало все новые и новые ячейки общества и, не долго думая, обзаводилось потомством. Семьи военных, уверенные в своем будущем, тоже были весьма плодовиты. Улочки, дворы и парки пестрили счастливыми родителями с колясками или с уже топающими на пухленьких ножках чадами. В школу поступали год от года ученики-первогодки; выпускники старших классов, в основном, уезжали учиться в университеты и техникумы - кто-то возвращался, кто-то нет.

Модное слово "бизнес" нашло здесь свое воплощение лишь в паре магазинов с хозтоварами и продуктами первой необходимости, да в военторге, что стоял на территории военной части и снабжал солдат-срочников сладким, которого в армии так не хватает.

У большей части населения имелось подсобное хозяйство: скотина, куры, участок с насаждениями, у кого-то имелись лодки и сети - поэтому от голода никто никогда не страдал, да и с вояками торговлю постепенно наладили. Они, хоть и находились на гособеспечении, никогда не отказывались от натурального, и были щедры на дефицитные в селе рубли. Некоторые из местных работали в части на гражданской основе.

По-видимому, в силу близости военных, бандитских разборок тут никогда не было и народ знал о крышевании и рэкетирах только по наслышке и из кино. Однако, и многие отрицательные моменты перестройки все же просочились гадким ядом в губчатое сознание селян. При полном остутствии какой-либо национальной идеи, народ и здесь переставал быть единым целым.

А курение? Теперь гораздо больший процент молодежи считал, что дымящиеся палки во рту делают их более взрослыми. И можно считать вполне естественным, что если, скажем, один или несколько ребят из школы увидят известное содержание видео-кассеты "Шлюхи из колледжа", найденную случайно под матрасом у родителей, одурманенных и окрыленных доступностью таких фильмов после семидесяти-то лет "без секса", то на следующий же день все, включая первоклашек, будут знать "сценарий" во всех подробностях. Потом, возможно, будут даже конспиративные сборища "пока мама с папой на работе" с коллективным просмотром. И всё! Недостаточно тщательно спрятанная пленка полностью освободила взрослое население от необходимости неудобных разговоров с домочадцами о тычинках и пестиках.

- Сынок (или дочь), нам пора поговорить... - говорили родители, когда, по их мнению, наступало время.

- Мам, пап, я уже знаю что и куда пихать! - собиралось ответить чадо, но все же, видимо, из пока еще незыблемого уважения, выслушивало нелепые увещевания о методах контрацепции и личной гигиене.

Все! Абсолютно все дети старше шести лет знали все, что взрослые делают наедине. И значения всех матерных слов, которые они, как любые деревенские дети, часто слышали из уст окружающих старших и сами между собой активно использовали, приобрели еще и визуальное представление. Во всех подробностях - волосатым и потным крупным планом.

Но, в целом, это был хороший сибирский городок со своими достоинствами и недостатками, не хуже и не лучше других. Все шло своим чередом.

Николай опустил руку на голову Джеку. Тот вгладил себя в ее приятное тепло.

- Добрались, наконец.

Глава V.

1 июня 2000 год. Потемки.

В этом поселке Дмитрий Павлович Чудов и прожил свои сознательные десять из тринадцати с половиной лет, пришедшиеся на так называемые "лихие девяностые".

Младенчество прошло в Польше и об этом он почти ничего не помнил, хотя мама утверждала, что первые слова и фразы он лепетал на польском. Все детство и школьные годы мальчик провел на улицах этого городка в бесконечных играх и бессмысленной, на взгляд взрослых, беготне.

А как не бегать? Нужно же все успеть! Уроки сделал и вперед! Покорение деревьев и карьеров, войнушка, сифа, прятки, городки. Футбол, в конце концов, в который он терпеть не мог и не понимал как, но играл. А что делать? Все играют! И как же то неописуемое ощущение свободы, когда несешься с горы на велосипеде, бросив руль, раскинув руки, пытаясь продохнуть встречный ветер? Неужто он упустит такое?

И это только в летний период!

А зимы здесь были долгими. Начиная с октября и вплоть до середины апреля, то пурга непроглядная, то мороз до минус сорока. Митяй питал необъяснимую любовь к этому времени года, и не только из-за всевозможных забав. А забав было на целый парк аттракционов - при том абсолютно бесплатный! В шутку брошенный снежок мог начать самую настоящую войну. А случайно найденное кем-нибудь большое заметенное поле со слоем наста сантиметров в пятнадцать превращалось в закрытую для ходьбы зону - дети боялись поломать материал для вырезания аккуратных кирпичиков. Из них они строили огромные крепости с башнями и амбразурами, которые после заливали водой, и те могли простоять до майской жары. Или после ночи метели, в новогодние каникулы у военных гаражей в пять метров высотой, запорошенных по самый конек, собирался целый консилиум из разношерстной ребятни - дети военных и сельские пацаны. С важным видом они решали судьбу этого сокровища. Нарыть в нем пещер или просто попрыгать? После долгих дебатов с флибустьерством постанавливали: сначала - пещеры, потом прыжки с их эпическим разрушением.

С каким остервенением набрасывался Митька на эту громадину! Так, стоя на четвереньках, он мог копать и копать, отодвигая снег между ног назад. А за ним, в зависимости от длины уже готового тоннеля, толпились друг за дружкой от одного до десяти мальчишек и девчонок, в точности повторяя его движения.

- Леха! Пг'инимай! - снег приглушал голоса.

- Чего?

- Пг'инимай, говог'ю! И вы там, за ним тоже готовьтесь!

- Ага! Давай!

Когда проход был готов, они с победным кличем выбегали с другой стороны и танцевали... Или боролись... Да что угодно делали - лишь бы это могло громко возвестить миру их прорыв! Они возвращались в пещеру и начинали ее расширять по всем направлениям. Получался внушительных размеров снежный грот. После раскопок они, изможденные и раскрасневшиеся, долго валялись на спине и травили байки. Отдохнув, они забирались на гаражи и, взявшись за руки, с разбегу бросались на крышу этой яранги, не дав ей ни малейшего шанса простоять хотя бы до завтра. Все равно снега еще наметет!

Или же, так и не придя к какому-либо консенсусу о сугробе, просто шли на полигон, что находился в лесу западней военной части, откуда зимой редко доносился грохот учебных выстрелов и взрывов. Территория его была врезана в холм той частью, где предполагалось место мишеней. С этих-то крутых склонов детвора и могла прокататься весь день. Кто на чем: лыжи, салазки, ледянки, картонки, пакеты. А если общими усилиями со старшаками удавалось соорудить из снега еще и трамплин - пиши пропало. Никто не уйдет, пока родители не найдут и пинками не погонят!

А когда веселье затихало и все устало разбредались по домам, Димка очень любил оставаться в зимней темноте совершенно один. Он медленно вышагивал по пустынным улицам в уютном свете окон и слушал, как на окрепчавшей под вечер стуже скрежещут, трутся друг о друга, трескаются и ломаются миллиарды микроскопических льдинок под его ступнями. Или, глядя на снегопад в свете прожектора на заборе военной части, представлял себе с каким звуком снежинки, эти хрупкие, уникально-красивые кристаллики, падают и падают друг на друга, раскалываются, разбиваются. Или под различным углом рассматривал, как лунные лучи рассыпают серебряную пыль на снежных барханах. Или в особенно морозные безлунные вечера, когда редкие сельские фонари, будто защищаясь, стреляли в чистую от облачных массивов, разверстую пасть небосвода, усеянного мириадами бесконечно далеких разноцветных звезд. Он готов был вечно стоять под мерцающими светилами и пустотой между ними, будто вдыхая их, боясь их необъятности. И жаждая ее. Было для него в зиме что-то личное - только его.