Презумпция виновности

аждение. Гыдло, сидевшее на корточках возле пулемета, едва не вылетело с платформы.

- Черный Ангел.

Кажется, меня выдало совершенное безразличие, с которым удалось произнести эти два слова.

- А-а, давненько их не было... - Мозгляк зевнул и поморщился от скрежета колес - Рюха применил экстренное торможение, чтобы, не приведи Господи, не раздавить Посла. Все знают, что бывает за Покушение. На моей памяти никто, даже самые закоренелые маньяки, не решался на это. А психи внезапно становились нормальными, как только получали Вызов...

Вот и сейчас я не ощущал ничего похожего на спокойную готовность сражаться и умереть. Наоборот, меня охватила отвратительная слабость: ватные конечности, пустота в голове и горькая желчь во рту... Мне оставался еще год до конца -срока; двенадцать месяцев - пятьдесят недель - триста пятьдесят дней и ночей с Жасмин... Я тщетно надеялся, что Судейская канцелярия тоже в курсе этой нехитрой арифметики...

Ангела уже можно было в подробностях разглядеть и без бинокля. Конечно, он был одет в черное и сидел на бледной кобыле. Она стояла между рельсами, спокойная, как Кладбищенская Кляча - призрак, являющийся незадолго до смерти кандидатам в покойники. Подозреваю, что она даже не дернулась бы, пока бронепоезд не врезался бы в нее на полном ходу...

Однако призраков я не боялся. Даже тех, которые блуждают в немытых трущобах моей памяти. Черный Ангел вывалился как раз оттуда - но во плоти! Я снова "узнал" его: и широкополую шляпу, и черный плащ, и длиннополый сюртук, и красную повязку нейрохилера на правой руке, и белые кисти художника-извращенца, и восковое лицо. Еще не различая мелких черт, я готов был поспорить, что за мутными, будто засиженными мухами стеклами очков можно увидеть два зеленых кошачьих глаза, и это казалось мне гораздо более противоестественным, чем розовые бельма альбиноса или голубые льдинки Белого Херувима.

В черной лоснящейся кобуре, висевшей на поясе у Ангела, покоился излучатель - оружие, внушавшее не меньший мистический трепет, чем какой-нибудь древний меч, обильно омытый в крови врагов. По правде говоря, даже больший...

Мозгляк ворчал себе под нос насчет "траханых бюрократов" и "непредвиденной задержки". Я поймал себя на том, что до сих пор не знаю, какой срок он отбывает, а главное - за какие преступления. Он всегда выглядел настолько уверенным в себе и в своем будущем, словносхлопотал пять тысяч лет за то, о чем и помыслить невозможно. Без надежды на амнистию. По приговору, не подлежащему пересмотру. Тогда и я на его месте, пожалуй, топтал бы Зону, поплевывая на все и на всех, - первые лет сто. Однако не сомневаюсь, что остальные четыре тысячи девятьсот превратились бы в кошмарную, чудовищную, невероятную, сверхдолгую пытку! И ведь с собой кончать бесполезно. Начнешь все сначала - да езде пару столетий припаяют за попытку "побега".

В общем, Мозгляку не позавидуешь - если, конечно, я Не ошибся и он не приставлен к нам в качестве еще одного пыточного инструмента, эдаких интеллектуальных