Жнецы Грез(СИ)

- Слушай, мне к Карнбергу надо за ключом, а потом еще в одно место за город. Со мной поедешь? - позже он будет корить себя за этот вопросительный знак. Если бы он настоял тогда, может, все обернулось бы иначе.

- Нет... Я поищу еще как-нибудь. Или спать лягу - авось, поможет...

Серега пристально посмотрел на друга.

- Давай так. С завтрашнего дня ты и я выходим в Светлово...

- Проект! Мы так и не посмотрели...

Серега махнул рукой и сгреб папку со стола.

- Теперь уже либо сегодня после восьми, либо завтра - это не суть. Домик там не очень большой, но работать будем с элитными материалами. При хорошем темпе можем управиться за две с половиной недели. Карнберг дает три недели и доплачивает по десять процентов за каждый день раньше этого срока. Если не успеваем - минус пятьдесят процентов!

- Да что за бред? - возмутился Дима.

- Это Карнберг! Чертов безногий фриц... А если накосячим чего-нибудь - вообще можно из города валить... и из страны. Сам знаешь...

Он посмотрел на друга. Городскую легенду о той ночи в декабре двухтысячного знали все. Рассказывали по-разному, но сводили к одному: с Карнбергом шутки плохи. Тогда на него и двух охранников налетел какой-то отморозок из фабричного округа с арматурой. Неповоротливые верзилы через пару секунд лежали с проломленными черепами, а Карнбергу он с криками: "Где мои деньги!?" раздробил коленные чашечки. Дальше история разветвлялась на десятки вариантов. От предположения, что Карнберг прикинулся мертвым, а когда наглец нагнулся над ним, чтобы послушать, сначала откусил ему ухо, а потом до смерти забил той же арматурой (что, даже учитывая перебитые конечности, было наиболее вероятным - мужик он был здоровый), до совсем нелепых версий. По одной из них в дело вмешались мифические московские партнеры местного строительного магната, с которыми у него была намечена встреча. И с тех пор ему, по ничем не подтвержденным данным бульварной желтизны, и приходится плясать под их дудку.

- Знаю. - сказал Дима. - Сделаем.

- Вот и отлично. - Серега хлопнул по коленям и встал. - Как только сдаем обьект - сразу же... СРАЗУ ЖЕ! Едем ко мне, качаем флешку-другую отменного музла, берем навигатор, заезжаем в магаз за провиантом, и вперед по дорогам нашей необьятной, мать ее так, Родины... - они переместились в тесную прихожую. - Мне, в конце концов, тоже надо развеяться... Ложка есть у тебя?

- Куда? - Дима протянул ему обувную ложку.

- Блядь, на Камчатку! Не тупи, Дим! В Сумерки, или как их там, гребаный ты кровосос!?

Дима открыл было рот, но слова увязли в подкатившем к горлу комке мокроты. Его друг все равно не дал бы ему ничего сказать:

- Молчи нахер, ясно? Я еду с тобой и точка.

- Но Василич и Славян...

- Походят в платке. - Серега смотрел на него, будто на идиота из коррекционного класса, которому приходится изо дня в день талдычить одно и от же. - У меня давно в бардачке лежит пара. Голубенькие такие.

Он левой рукой защелкнул полный удивления рот Димы и протянул правую. Дима потряс ее. Их позы, вскинутые уголки ртов и прищур глаз претендовади на неплохую немую сцену из какого-нибудь нуарного фильма, но:

- С-спасибо, это... важно для меня.

- Важно для тебя - важно для меня. Зачем еще нужны друзья?

- Да... спасибо.

Они постояли так пару секунд. Последних секунд. И Серега вышел из дома и из жизни своего друга, растворившись на своей "витаре" в потоке машин.

***

Дима смотрел на проплывающий за пыльным окном ЛиАЗа пейзаж. Кто-то при любом освещении видит его, как "бескрайние просторы русских полей", слегка прореженные лесополосой с "березками-моими-березоньками" и дымком из труб домов окрестных деревень. А кто-то, и Дима был из их числа, видит лишь однообразную тоску, укутанную в тусклую дымку сумерек. И тоже при любом освещении. От родного города его уже отделяли добрые две сотни километров подобного ландшафта. Колеса автобуса лихо пожирали расстояние до столицы.

Делом пяти минут было зайти на страничку соответствующего ресурса, найти и заказать билет на ближайший самолет Москва - Кемерово. Еще минут двадцать на сборы. Рюкзак, бумажник, документы, джинсы, пара маек, носки, трусы, свитер, ветровка, фонарик и нож. Мало ли? Абсолютный минимум, чтобы добраться, а там - видно будет. Еды, если надо, и на вокзалах полно. И три часа! Три долбаных часа на то, чтобы справиться с этим детским страхом. Страхом, что если кто-то узнает - обязательно попытаются остановить! И что у него не хватит решимости не остановиться. А потом - стыд. Всепоглощающий, отчаянный стыд, какой, наверняка, должны испытывать предатели, если в них еще осталось что-то от того, кем они были до факта измены. Вот что управляло Димой, когда он рассылал эти противоречивые депеши на крыльях радиоволн перед тем, как, опять же, трусливо отключить телефон.

Как вам это?

"Мам, прости. Все, что я вспомнил... все, что я вам еще двенадцать лет назад рассказывал - все это правда! Не держу на вас зла за то, что не поверили. Звучит и правда бредово. И вы не держите зла на меня - я должен знать, что с ними все в порядке. Я вернусь."

Или лаконичное?

"Папа, прости. Я должен. В конце концов, я - сын военного!"

А вот еще:

"Серега, прости. Я не могу иначе. И тебя впутывать в это не в праве. Это мое дело. Мое и их. "Четверку" найдешь у автовокзала. Загляни под заднее сидение. Половину завези моим родителям. Сотку - Юле. Остальное - твое. Понимаю, что обижу этим тебя, и вас всех, но, возможно, это хоть как-то все компенсирует. Не знаю, когда вернусь."

Шедевр, не так ли?

Не так! Потому, что шедевр - вот:

"Юленька, прости. Дело и вправду не в тебе. А может, даже не во мне... Прощай."

Он вымучивал сообщения одно за другим и сохранял, чтобы потом отправить их разом и, тем самым, сократить вероятность того, что кто-то успеет ответить, до минимума. Получилось. Телефон с последним вжиком сверкнул заставкой и погас. Дима навеки пропал из зоны доступа. Как в свой памятный день рождения пропал постаревший без волшебного кольца Бильбо Бэггинс. В следующий раз телефон оживет уже бесполезной вещицей.

Дима вернул усталый взгляд за стекло автобуса и через пару мгновений уже спал. За четыре часа до этого, почти сразу после ухода Сереги, он все-таки открыл коробку. И все его сознание поглотил бушующий пожар.

Возвращайся! Возвращайся! Пора домой! Домой!

Часть II.

Глава IV.

22 сентября 1999 год. Россия. Сибирь.

Измученная временем и не избалованная ласковой рукой авто-слесаря лазурная "шестерка" скользила по старой бетонке на запад. Мокрый шорох лысой резины прерывался двойным стуком на каждом стыке плит и отражался эхом от обступивших по бокам этот участок дороги вековых древесных старцев, еще облаченных в унылые мантии уходящего лета. Ровный тихий рокот двигателя выдавал нейтральную передачу - автомобиль ехал под горку, изредка притормаживая, чтобы не слишком разогнаться. Капельки недавнего ливня на помятом корпусе дрожали от встречного ветра, расползались назойливыми дорожками по лобовому стеклу. Их то и дело размазывали старые дворники, скрежеща задубевшими резинками, - только ухудшали обзор. Неторопливо повернув южнее, дорога вырвалась из окружения лесополосы. Порыв ветра чуть качнул машину влево. Она отреагировала каким-то неловким рывком в противоположную сторону, тугим включением второй передачи и сизым дымовалом из выхлопной трубы. На подернутых ржавчиной хромированных колпаках и бампере заиграли лучи закатного солнца, и озорные зайчики поскакали по вереску на обочине. Очередной поворот вернул "шестерку" на западное направление. Пролесок вновь поглотил железобетонный "автобан" (так его в шутку называли местные). Автомобиль опять перешел на нейтралку и поплелся вниз по склону.