Голод. Последний вампир

 Сад казался пустым, но она знала: он там. Она закрыла глаза — ей так не хотелось бояться своего возлюбленного. Хотя страх сейчас к месту... Она быстро прошлась по комнатам, готовясь к возвращению бедного своего охотника — разбитого, страшного в своей неутолимой жажде — после блужданий по тропам Ада.

В лаборатории было темно и тихо, если не считать мягкого уханья обезьяны, доносившегося с видеомонитора. Сара отложила все дела, чтобы целиком сосредоточиться на представлении, повторяемом сейчас в видеозаписи.

 — На этот момент уровень старения — тридцать пять лет, — заметила Филлис Роклер. Голос ее охрип от усталости, она находилась на работе уже очень, очень долго.

 — Кривая теперь пойдет круче, — добавил Чарли Хэмфрис.

 На экране появился сам Чарли и взял кровь для анализа. Обезьяна протестовала весьма решительно, но она уже ослабела от старости.

 — Уровень — сорок лет, — продолжала комментировать Филлис. — Прошло только семь минут.

 — Скорость старения, значит, один и четыре десятых года в минуту.

 Челюсти обезьяны пришли в движение. Сначала выпал один зуб, потом другой, затем они посыпались все разом. На морде застыло выражение черной ярости.

 — Уровень — пятьдесят пять.

 — Какой человеческий возраст соответствует пятидесяти пяти годам у резуса? — спросила Сара. Им были известны эти соответствия только до тридцати лет. Обезьяны этого вида дольше не жили.

 — Я рассчитала, что где-то около девяноста двух лет, при линейной зависимости, — ответила Филлис. — Весь процесс займет примерно сто тридцать семь человеческих лет.

 Длинные серые волосы, подобно дождю, сыпались с его головы и плеч. Медленно поднялась рука, чтобы коснуться провалившихся губ. По мере того как рука двигалась, пальцы обезображивались — на сгибах образовывались артритные вздутия. Обезьяна закачалась, тело ее стало склоняться вправо.

 — Старческое искривление позвоночника, — заметила Филлис

 Раздался яростный, душераздирающий вой. Трое присутствовавших неловко пошевелились. «Испытывают ли остальные то же, что и я? — подумала Сара. — Что мы вторгаемся в запретную область?» Эта обезьяна была добрым и преданным другом всех сотрудников без исключения. Имели ли право те, кого Мафусаил любил, заставлять его так страдать? И все же... Сара думала, действительно ли смерть неизбежна, навечно ли закрыты ворота Эдема. Стоит им открыться — и бесконечное сражение человека со смертью будет выиграно. «Мы не должны умирать», -билось у нее в голове. Сложив руки на груди, она с холодной решимостью наблюдала, как страшно умирал Мафусаил, расплачиваясь своей жизнью за жизнь человечества.

 — Уровень — семьдесят. Скорость — один и девяносто пять сотых года в минуту. Сто двадцать один год в пересчете на человеческий возраст.

 Морду его перекосило, явный вызов читался в этой его последней гримасе...

 Затем они увидели на экране то, что произошло в реальности два часа назад. Мафусаил упал на бок, ужас застыл в его глазах. Челюсти задвигались, руки рубили воздух.

 По коже побежали морщины. Морда сморщилась, как сушеное яблоко. Мутные слои катаракты закрыли хрусталики, глаза сузились и превратились в щелки. Кисти рук и ног сжались в кулаки. Кожа обвисла на костях.

 Весь его скелет был различим сейчас под дряблой кожей, и он двигался, медленно, еле заметно.

 — Возраст — восемьдесят пять. Скорость — два и четыре в минуту. Соответствует ста двадцати девяти человеческим.

 Послышался долгий хриплый вздох.

 — Признаки жизни исчезли, — сказала Филлис. Сила неизвестного вновь поразила Сару. Кожа теперь уже мертвой обезьяны трескалась вдоль костей и падала, подобно обрывкам ткани, на пол клетки. Вскоре один скелет, все еще державшийся на сухожилиях, лежал посреди рваных клочков плоти. Затем и он развалился, и то, что было живым существом еще несколько минут назад, представляло собой теперь лишь кучку праха, пыль. А скоро и ее не осталось: один порыв сквозняка — и все.

 — Процесс посмертного распада ускорился приблизительно до двух лет в сухом воздухе за семьдесят одну и пятьдесят шесть сотых секунды.

 Послышалось несколько ударов, затем короткий звонок сигнализации. Это Филлис запечатывала комнату, чтобы предотвратить распространение возможной заразы.

 — Мафусаил бодрствовал в течение ста девятнадцати часов, — устало произнесла Филлис. — Я заметила первые признаки распада на семидесятом часу.

 — Скорость накопления липофусцина у него начала заметно расти с образца две тысячи сто сорок один, взятого на семьдесят первом часу, — сказал Чарли. — Вследствие этого кровь его потеряла способность усваивать кислород.

 Последовало длительное молчание.

 — Не знаю, что и думать, — наконец проговорила Сара.

 — Ты чересчур мягко выразилась.

 — Давайте поразмыслим. Сейчас одиннадцать тридцать. Я думаю, заседание правления уже началось, и они там как раз собираются одобрить бюджетный проект Хатча. Мы в него не включены. А что, если мы просто закроем клетки на карантин и разойдемся по домам?

 — Как бы с тобой инфаркт не случился, — тихо заметил Чарли. — Что ж, теперь они найдут для нас деньги.

 Фыркнув, Сара скрестила руки.

 — Инфаркт мне не грозит. Я даже радуюсь при мысли о том, сколько беспокойства причинит им эта лента.

 — Какой шум поднимется в кругах физиологов, — пробормотала Филлис. — В стареющем организме есть что-то такое, о чем мы и не подозревали.

 — Хатча не удастся уговорить сразу же вернуться в комиссию и потребовать пересмотра.

 — Будем надеяться на лучшее.

 — Послушайте, я руковожу этой лабораторией, так что извольте выполнять мои приказы. — Сара улыбнулась. — Мне нужна тысяча килобайт памяти с блокировочным замком. Доступ — только для нас троих. Без большой памяти нам не обойтись — надо загнать туда все наши данные.

 — А как мы сможем договориться насчет оплаты? — спросил Чарли.

 — Это не наша забота. Об этом позаботится администратор.

 — Ты имеешь в виду Хатча?

 Ее голос смягчился.

 — Я имею в виду Тома. Хатч это может не пережить.

 Чарли энергично зааплодировал.

 Они засмеялись. Сара смотрела на светящийся экран. Тайна, скрытая за решеткой пустой сейчас клетки, внушала благоговейный страх. Невероятно, но в живом организме действительно содержатся внутренние часы, и на эти часы можно воздействовать. Если старение могло ускоряться, то его также можно и замедлить. Его можно остановить.

 Все трое продолжали смотреть на клетку, хотя там ничего больше не происходило. Сара поймала себя на том, что никак не может сосредоточиться — мысли ее лихорадочно прыгали с одного на другое. Это был знаменательный момент, такое открытие выпадает на долю лишь немногих ученых. Сара прекрасно понимала, что сейчас меняется ход истории. Про это мгновение будут читать дети в школе... если их еще будут заводить после наступления бессмертия. В каждом музее будет макет этой лаборатории.

Вздрогнув, она одернула себя.

 Вредно думать о таких вещах. Мысли ее вернулись к более насущным проблемам, но холодок остался — осталось чувство тревоги, за которым, как она предполагала, скрывался болезненный страх.

 — Потеря сна явилась механизмом, вызвавшим ускорение старения. Но, прежде всего, что заставило его лишиться сна?

 — Вся система развалилась.

 — Это не ответ.

 Наступило молчание. Сара подозревала, что и другие испытывают ту же тревогу. Отбросив страх, она еще раз сказала себе, что повода для тревоги нет и бояться нечего. Ей захотелось вдруг спеть песенку — что-нибудь такое чертовски веселое.

 Клетка на экране казалась мрачной, зловещей, как будто какой-то злой дух поселился там в предвкушении следующей добычи. Сара не верила в старомодные понятия о добре и зле — она говорила себе, что не верит. Но без крайней необходимости она не стала бы приближаться к этой клетке.

 Послышался шум, и полумрак комнаты прорезала полоса холодного люминесцентного света, когда открылась дверь в коридор. В дверном проеме появилась угловатая фигура Тома. Он тихо вошел — как врач среди больных — и положил руку ей на плечо. По его подавленному виду она сразу поняла, чем все кончилось. Но он еще не знал о видеоленте и о том поразительном открытии, которое позволила им сделать смерть Мафусаила.