Голод. Последний вампир

 Ему это не удалось. Тогда он взял ее как мог, не отрываясь от нее, пока она не захрустела, как бумага

Этим сырым утром, в четыре часа, на Саттон-Плейс не было ни души. За изящно очерченными оконными проемами скрывалась темнота. Нигде не было никакого движения, если не считать того, что иногда случайный порыв ветра — все, что осталось от ночной бури, — шевелил обрывком бумаги или упавшим листком. У окна одного из очаровательных небольших домиков, расположившихся в ряд вдоль восточной стороны улицы, неподвижно стоял человек. Мириам сосредоточенно прислушивалась к себе, ощущая зыбкое эхо отдаленного призыва, прикосновения.Этой способностью были наделены только существа, подобные ей самой, а также некоторые из высших приматов. Человек, хотя он и мог научиться прикосновению от посвященного, обычно бывал нем. Но это прикосновение было настоящим — оно просто пульсировало во мраке.

 Один из ее рода?

 Все ее братья и сестры исчезли — жертвы несчастных случаев, жертвы гонений. После морей крови, разливавшихся в средние века, одиночество стало уделом каждого из ее рода — каждого из оставшихся в живых; они жили, целиком погрузившись в свои собственные трагедии, — представите ли вымирающего рода, слишком боявшиеся расправы, чтобы собираться вместе.

 "Мы не Зло, — думала она, в то время как странное прикосновение ощущалось все сильнее и сильнее, — мы лишь часть Справедливости, вершимой на этой земле".

 Пятьдесят лет назад она видела одного из подобных ей — он стоял в одиночестве у поручней на палубе лайнера «Беренгария» и смотрел на нее, оставшуюся на пристани. На мгновение они соприкоснулись,поделившись своими личными разочарованиями и бесконечной жаждой — жаждой жизни, а затем все кончилось — прозвучал корабельный свисток, кильватер лайнера растворился в лунном свете. Путешествие, не имеющее конца.

 Единственным ее утешением оставались спутники-люди. Они не могли осознать того одиночества, что заставляло ее трансформировать их, создавать в них свой собственный образ.

 Она любила их — и уничтожала каждого из них.

 Так не могло больше продолжаться. Она не сможет жить с Алисой, сознавая, что ту ждет такой же конец, как и всех других. Как и Джона.

 Прикосновение перебило ее мысли — уже не эхо, но раскаты грома в горах; оно было тяжелым и пугающе чуждым, как ночь.

 Животное. И в агонии. Полной агонии. Так может себя чувствовать только тот, кто лишен Сна.Но трансформированных животных не было.

 Или были?..

 Сара Робертс, экспериментируя вслепую, могла добиться грубого приближения к реальности —к трансформации. И может, один из ее зверей встречал свой конец в грязной клетке. В этом прикосновении ощутила она потерянные леса, необозримые зеленые пространства и железные прутья.

 Глаза ее расширились, руки потянулись к прутьям решетки, защищавшей ее собственное окно, вцепились в холодное железо. Окно, оконная рама, стена — все затряслось вдруг, пробужденное к жизни ее неистовыми пальцами.

Светало. Том Хейвер нехотя открыл глаза. Он так старался удержать сон, но — бесполезно. Комната была залита утренним сумеречным светом. Он взглянул на часы. Семь десять. Давно пора вставать. Выбравшись из постели, он, пошатываясь, двинулся к ванной. Надо принять душ. Он почти не спал этой ночью, пытаясь найти тропинку в сплошном тумане — способ продлить финансирование работ Сары. Все пути вели обратно в Бюджетную комиссию и к Хатчу.

 Задержавшись у двери в ванную, он обернулся и взглянул на Сару. Странное, удивительное чувство вдруг охватило его — как будто и не он вовсе, а кто-то другой стоял здесь и смотрел на нее. И он понял: совсем ему не хочется, чтобы она добилась успеха.

 Испытывая чувство ярости, он встал под душ, намыливался, ополаскивался, вытирался — и разрывался от жалости к ней и злости, что он так страдает из-за нее.

 Открыв дверь, Том ощутил слабые ароматы завтрака. Привычным пением, однако, они не сопровождались. Сегодня она встала не такой веселой, как обычно. Ему хотелось бы не чувствовать к ней жалости — это принижало ее. Врач должен относиться к боли пациента без эмоций.

 — Счастливого расплавления, — приветствовала его Сара, когда он появился на кухне.

 — Расплавления?

 — То, что происходит с моей лабораторией, похоже на расплавление реактора. Достигает критической массы и погружается в землю. Сам себя хоронит. Исчезает.

 Существовали сотни ободрительных слов — ни одно не пришло ему на ум.

 — Я позвоню тебе, когда заседание закончится, — только и смог он сказать.

 И снова он ее обманывал. Почему бы не рассказать ей о своих чувствах? Чего он боится? Эмоции служат подтверждением фактов — в этом все и дело. Смерть, например, всегда кажется ложью, игрой в исчезновение, пока скорбь человека не превратит ее в истину.

 Зазвонил телефон. Вздрогнув от неожиданности, Том схватил трубку. Странный шепчущий голос спросил Сару. Она уставилась на него с нетерпеливым ожиданием на лице, явно надеясь, что в лаборатории произошло какое-нибудь чудо.

 — Удачи, — пожелал ей Том, передавая трубку. Она жадно схватила ее. Последовала долгая пауза — она напряженно вслушивалась, затем пробормотала несколько слов, соглашаясь, и повесила трубку. Одним глотком допив кофе, она побежала в спальню.

 — Опять проблемы с Мафусаилом, — бросила она, доставая плащ из стенного шкафа. Глаза ее холодно блестели.

 — Он не умер?

 Сара отвела глаза.

 — Нет, — сказала она преувеличенно громко, — там кое-что другое.

 — Кто это звонил?

 — Филлис.

 — У нее голос как у зомби.

 — Тридцать часов на работе. Я не очень ясно себе представляю, что там происходит, но...

 — Может, появилась какая-то надежда? В последнюю минуту.

 Она рассмеялась, фыркнула, тряхнула головой и затем без дальнейших разговоров прошла мимо него. Хлопнула входная дверь. Он разыскал свой собственный плащ, небрежно валявшийся в стенном шкафу среди джинсов и пустых вешалок. К тому времени, когда он добрался до лифта, она уже успела уехать.

Мириам читала вслух отрывки из книги «Сон и возраст». Алиса особо не прислушивалась, но это не имело значения — девочка была на редкость восприимчива. Мириам взглянула на нее, и то, что она находится рядом с ней, наполнило ее радостью. Мириам любила ее строгий ум, молодость и ослепительную красоту.

 — "Ключ к взаимосвязи между сном и возрастом лежит, по-видимому, в образовании легкораспадающейся белковой группы, связанной с подавлением липофусцинов. На молекулярном уровне повышение содержания липофусцина вызывает снижение интенсивности обмена веществ, что ведет к замедлению темпа деления клеток. Таким образом, это является главным фактором, отвечающим за все явления, связанные с процессом старения, — начиная со снижения реакции органов на гормональные запросы и кончая столь серьезными явлениями, как старческое слабоумие".

 — Как ты думаешь, зачем я тебе это читаю, Алиса?

 — Хочешь выяснить пределы моего терпения?

 — Ты только представь себе: что, если ты никогда не постареешь? У тебя никогда не будет седых волос. Ты вечно будешь молодой.

 — Но не тринадцатилетней же!

 — Нет. Это не нарушает процесса взросления, только старения. Хотелось бы тебе этого — оставаться двадцатипятилетней вечно?

 — Всю жизнь? Конечно.

 — И твоя жизнь будет длиться вечно. Тебе следует быть благодарной доктору Саре Робертс. Она приподняла завесу великой тайны. — Ей очень хотелось продолжить эту мысль, сказать Алисе правду — что она прямо сейчас могла бы избрать уделом бессмертие и что Мириам могла бы ей дать его.

 Более того, если данные доктора Робертс верны, это был бы вечный дар, а отнюдь не временный (несколько сотен лет!), как во всех других случаях.

 — Я не совсем уверена, что хотела бы жить вечно —вздохнула Алиса. — Я имею в виду — не так уж это и ценно, не правда ли?