Томный дух болотного зверя

— Но, ведь, ночь еще, — робко произнесла Юля.

— До рассвета — двадцать минут осталось, — парировал Андрей.

Виктор бросил взгляд на свои наручные часы. Похоже, заря, действительно, вскоре должна была наступить.

— Ну, хоть это время подожди, — посоветовал он Солдатову.

— А для чего? Для сохранения своей шкуры? Эх, народ, бросьте вы глупости говорить. Ведь, сами посудите, разве я здесь в большей безопасности, чем, например, там? — Андрюха указал лучом фонаря на полоску песчаного «пляжа» у воды, где виднелись цепочки оставленных Мишкой и Лёгой следов, — Или там? — он перевел луч на тропу, по которой экспедиция приехала к лесному озеру. — Уж оставшиеся двадцать минут как-нибудь протяну… Но, чем быстрее отсюда повалю, тем скорее с болота выйду. Не охота на нем даже секунды лишней оставаться. Здесь мокро, плохо и очень-очень опасно. Одним словом, пошла эта топь в задницу! Какого дьявола я вообще тут забыл?

— Ты хотел работать. И очень желал получить деньги, которые господин Купер назначил тебе, за твою работу, по ее окончании, — заметил Виктор, надеясь, что эти аргументы немного охладят пыл разгоряченного собственным страхом и возмущением юноши.

Но, Солдатова было уже не остановить. Кинувшись к палатке с открытым пологом, в которой разместился с друзьями на ночлег, и целеустремленно выгребая из нее свои вещи, он начал осыпать все вокруг проклятиями:

— И заморский ученый тоже пошел куда подальше…, вместе с его деньгами, будь они не ладны!

Виктор скосился на стоящего рядом американца. Видимо, Андрей сейчас был доведен до отчаяния, раз позволял себе говорить гадости в присутствии человека, которого хает.

— Ребята, неужели вы не видите, кто он? Из-за подобных типов, парни во всем мире записываются на разные контрактные службы… расчетливый делец …становясь в армии пушечным мясом, девки на панель идут, отдавая себя на растерзание уродам. И мы, совсем молодые и безмозглые, пока нам жареный петух в одно место не клюнет, действительно не понимаем, что на таких, предоставленных ими, работах для нас приготовлен особо смачный риск, связанный с потерей… нашей жизни. А про работу конкретно у него скажу еще пару ласковых: неблагодарная она. Делаешь — делаешь все, а гонорар — где-то там, только светит, и не известно, воспользуюсь я им или, не успев это сделать, — загремлю на небеса. Но теперь, даже если бы он мне, прямо сейчас, полностью заплатил те великие барыши, про которые трепался, я отдал бы ему их обратно, до последней копеечки, потому как сейчас понял кое-что, чего до меня раньше не доходило, — сюда людей вообще нельзя пускать! Трясина вокруг — проклята! Она расправится не только с нами, но и с любыми людьми, даже с отрядом особого назначения. У нее призвание такое… Будь моя воля, послал бы в небо бомбардировщик, и пусть бы он бомбил это место термоядерными бомбами, пока вся тутошняя трясина на атомы не разложится. Стереть надо с лица земли эту топь и никогда о ней больше не вспоминать. Все, ухожу! Только фонарик, извините, реквизирую. Слыхали, господин Купер? Вышлите мне потом счет на его оплату, — Андрюха, взвалил сумку, в которую беспорядочно напихал собственную одежду, себе под мышку (под мышку, ибо, как заметил Виктор, абсолютно все ручки у «торбы» оказались порваны, а плечевой ремень, — вообще отсутствовал из-за поломки соответствующих креплений), и зашагал в направлении, противоположном дальнейшему продвижению экспедиции.

Купер промолчал. Прежде всего, по той причине, что его мысли, на данный момент, занимало, в основном, обдумывание других событий, а именно, — тасования жертв у жен Болотного Духа.

«Выходит, зря мне казалось, что Бэн заменит Виктора в процессе жертвоприношения, как бригадир заменил того рабочего…» — думал американский ученый. — «Да и у Олега с Мишей — тоже замещения не произошло. Они просто… приплюсовались друг к другу. Возможно, Крапа и Лукама совершили обмен некоторыми из жертвенных душ, а насчет Виктора у них, как я уже давно понял, вообще, — вышла ошибка».

Но, не смотря на поглощенность своими думами, Джон, естественно, все-таки слышал, как Солдатов оскорбил его, а потом произнес много других дерзостей. В результате, смысл сказанного, до него, постепенно, дошел.

И, вот тут вступила в силу еще одна причина сдержаться, — тайное знание, которым он владел (о ведущейся на болотах «охоте» духов в отношении членов экспедиционной команды). Теперь именно оно помогло ему сохранить тактичность.

«Зачем я буду понапрасну тиранить Андрея, если ему и так скоро — каюк?» — рассуждал Купер. — «Ночь, правда, подходит к концу и, возможно, мои надежды на то, что мужские жертвоприношения обретут свой финал именно к этому утру — не верны. Но, все равно, духи не дадут юноше выбраться с болота за день. Беднягу как-то продержат здесь до наступления новых сумерек, может, он, по пути, оступится и, ногу случайно, сломает? Ну а когда сумерки наступят, потусторонние создания отыщут способ совместить его смерть со смертью Бэна…»

Виктор озабоченно глянул на Юлю.

Девушка стояла, крепко зажмурив глаза, — примерно так, как это делают люди, знающие, что откуда-то сверху, например — с крыши, на них падает кирпич. Замерев, они, таким образом, подсознательно надеются, что опасный предмет пролетит мимо.

Парень представил, как напугана сейчас Юля. Он и сам внутренне содрогнулся от криков Андрея. Содрогаться было от чего, ибо в проклятиях Солдатова сквозила безжалостная правда.

Вот Юля и зажмурилась. Каждое Андреево слово летело в нее, подобно кирпичу, а все вместе они превращались в камнепад.

Ох, как захотелось сейчас Виктору последовать примеру Солдатова: взять, махнуть на все рукой, и уйти, — куда угодно, лишь бы подальше от болота.

Но деньги… Будущее…

В отличие от Андрея Виктор возлагал слишком большие надежды на деньги американского ученого.

Без денег возвращаться к прежней жизни не хотелось. Не хотелось почти так же, как и оставаться здесь. Иначе жизнь для него и Юли будет такой мерзкой, что лучше уж… сгинуть в болоте! Получалось прямо как в «Коньке-Горбунке»: чтобы себя облагородить, надо сначала прыгнуть в чан с водой вареной, потом в корыто с водой студеной… Или наоборот? Виктор не помнил точно. Но это было и не особо важно. Все равно, сейчас, от страха и переживания, у них с Юлей душа словно окунулась в ту самую студеную воду. Этот холод невозможно было терпеть, хотелось выпрыгнуть из него, пока он тебя не убил. Ну а что будет, если они так поступят? Сразу — в котел с кипятком… Кипятком бурлящего общественного бытия, сжигающего всех, кто оказался хоть немного слабее, чем нужно, или кому просто не повезло. Чтобы искупаться в таких «водичках» поистине нужен был друг-волшебник, типа Конька-Горбунка, знающий тайные слова заклятий, усмиряющих стихию. Но Конек, как назло, отсутствовал.

Виктор опять посмотрел на Юлю.

Та, в аккурат, прекратила зажмуриваться и взглянула ему в глаза.

Виктор хило улыбнулся ей и получил от нее такую же хилую улыбку в ответ.

Затем они вместе посмотрели вслед удаляющемуся лучику света, который отбрасывал фонарь Андрея.

Бэн и Купер тоже безмолвно наблюдали за этой картиной.

Андрюха уже почти дошел до ближайшего поворота, образуемого тропой и растущим около нее дремучим лесом, вырисовывающимся на темном небе еще более темной громадиной. Минута-другая и его фонарик-светлячок скрылся бы от глаз стоящих у озера людей.

Именно в это мгновенье Бэн хлопнул себя по лбу и, повернувшись к Виктору, громко произнес:

— The gun [33]!

Виктор уразумел значение произнесенных помощником Купера слов, но не сразу понял, к чему тот клонит.

— The gun, — повторил Бэн, показывая руками, будто передергивает затвор винчестера.

Теперь до Виктора дошло, что очкастый парень вознамерился «отоварить» Андрюху оружием (чего, в свое время, они не сделали для Алексея и Бориса Михайловича). Одновременно он подумал об опасности такого поступка. Солдатова сейчас было — лучше не трогать! У него, на данный момент, совсем крыша поехала. Чего он в таком состоянии мог натворить, — знал лишь один господь бог. Руководствуясь этими мыслями, Виктор хотел предостеречь Бэна от опрометчивого поступка, а, возможно, и остановить его, однако, неожиданно для себя, вошел в непонятный ступор. Для произнесения слов он открыл рот, но им тут же овладело какое-то предчувствие беды. Причем беды не от возможных последствий благородного порыва Бэна, а от результатов собственных действий, на которые он сейчас сам мог оказаться способен.