Судья

— Ты работаешь?

— Да. Официанткой.

Инна несколько смутилась. Ей казалось, Таня осудит ее. Но глаза Тани наполнились искренним сочувствием. Никогда и ни у кого Инна не видела такого понимающего взгляда. Когда Таня Антипова смотрела так, она была самой прекрасной из женщин.

— Вот что, — сказала Таня, промокая губы салфеткой. — Я тебе помогу. Думаю, у меня найдется для тебя место в моей юридической конторе.

— О, — Инна растерянно улыбнулась. — Ну зачем же…

— Никаких «зачем же».

— Да я в этом ничего не понимаю.

— Ничего, подучишься.

— Но…

— Никаких «но».

Они посмотрели друг другу в глаза… и рассмеялись. Таня, перегнувшись над столиком, коснулась руки Инны.

— Я хочу помочь, — сказала Таня с теплой улыбкой. — Одинокой женщине с ребенком на шее приходится несладко. Ты легко справишься с обязанностями секретарши. Никаких проблем. Не отказывайся. Пожалуйста. Тебе нужно думать о дочке.

Инна взглядом поблагодарила ее. Таня гордо улыбнулась:

— Надеюсь, мы станем подругами.

Она сказала это таким тоном, что у Инны в этом не осталось сомнений.

Инна начала работать в юридической конторе, и через два месяца смогла снять однокомнатную квартиру в хорошем районе. Таня часто приходила в гости. Инна всегда была ей рада. Таня заряжала ее своей энергией, уверенностью и оптимизмом. Она оказалась очень прямой и искренней, всегда готовой выручить. Учитывая ее безразличие к мужчинам, можно было предполагать, что эта сестринская дружба продлится до конца жизни.

Инна многое открыла подруге о своем прошлом. Ей было трудно рассказывать об этом. Сама Инна ничего не стыдилась — все, что с ней случилось, в итоге сделало ее той, кто она сейчас. Из песни слов не выкинешь. Но она понимала, как ее история выглядит со стороны. Девушка боялась, что Таня — сама безупречность, воплощенная чистота — осудит ее. Может, начнет презирать. Но снова встретила полное понимание и безусловную поддержку.

— Знаешь, — сказала Инна, дотронувшись до ее руки. — Павел не ошибся на твой счет.

— А что? — настороженно спросила Таня. Инна почувствовала, как подруга мгновенно отдалилась от нее и от этой комнаты.

— Он сказал, что я найду в тебе хорошего друга. Так и вышло.

Таня сдержанно улыбнулась.

— Павел иногда был неплох.

Инна внимательно разглядывала ее. Таня говорила о Павле с таким пренебрежением, потому что была влюблена в него, и не могла простить себе этого.

Больше о Павле они не говорили. Никогда.

Остаток вечера они провели в насыщенном чувствами молчании. Инна положила голову Тане на колени. Та гладила ее по волосам.

Учитывая холодность подруги в отношении собственных сыновей, Инну удивило, как Таня привязалась к ее дочери. Сажала Нику на колени, задавала вопросы, живо интересовалась ее здоровьем. Когда Инна собралась крестить девочку, Таня довольно робко испросила позволения стать Веронике крестной матерью. Инна, конечно же, согласилась. У нее были еще три-четыре подруги, с которыми можно поговорить за чашкой чая с тортом, но эти женщины говорили только о своих мужьях и тряпках — причем часто было невозможно понять, что им дороже. Инна чувствовала — любая из них бросит ее по первому зову мужчины. Ближе Тани у нее никого в целом свете не осталось.

И однажды ночью, глядя в темноту, Инна почувствовала — кошмарный сон кончился.

Она встала, прошла в комнату дочки, села на постели. Веронике исполнилось четыре годика. Она была точной копией Инны. Только глаза Павла — ярко-синие, глубокие, печальные. И характер отца — серьезный, замкнутый, сосредоточенный. Но сейчас девочка спит, глазки закрыты, и Инна смотрит на саму себя в детстве.

Она поправила на дочке одеяло. Некоторое время глядела на нее с рассеянной улыбкой. Вот он — воплощенный смысл ее жизни.

Вероника, чмокнув губами, простонала во сне. Инна смотрела на нее, и вдруг улыбка пропала, сменившись угрюмым выражением.

Испугавшись самой себя, она выбежала на кухню.

Села на стул, сжала в кулачках подол домашнего халата и разрыдалась.

— Павел, — шептала она, всхлипывая. — Почему ты оставил меня?

Когда Инна смотрела на спящую дочку, наступил момент, когда любовь исчезла, и ее место заняла ненависть.

Во время беременности Инна много думала об этом. Она — сирота, ее никто никогда не любил. Дядя обращался с ней как со скотиной. Он домогался ее чуть ли не с первого дня, как Инна оказалась в его доме. И самое страшное, что Инне это даже не казалось странным — она не знала, что такое «хорошее отношение».

Инна понимала, как трудно ей будет стать хорошей матерью. И, хотя ей казалось, она справляется, время от времени появлялись тревожные признаки. Несколько раз из-за мелочей Инна так орала на Нику, будто собственный ребенок был для нее худшим врагом. Самое ужасное, что Ника никогда не давала поводов для крика. Она была послушной, скромной и доброй — пожалуй, даже слишком доброй. Когда Инна срывалась, Ника застывала, парализованная ужасом. Широко раскрытые голубые глазки наполнялись слезами, губы дрожали.

У девочки в такие моменты дергалась левая щека. Нервный тик в ней вызывала Инна. Она понимала это, и ее охватывал ужас. «Нет», шептала она, холодея. «Никогда». Но срывы повторялись, она снова наносила дочери душевные травмы.

Сколько раз, когда девочка веселилась от души (так редко это случалось!), громко смеялась или бегала по комнатам, напевая что-то маловразумительное, Инну внезапно охватывало желание резким словом оборвать ее смех, втоптать в грязь, сделать несчастной, какой она сама была в детстве. В следующую секунду Инну охватывало отвращение к самой себе. Неужели она одна из тех ужасных матерей, которые срывают на детях зло за собственные неудачи? Может, она снова начнет пить? Станет матерью-алкоголичкой? Нет, нет, никогда! Не она ли клялась, что сделает все от себя зависящее, чтобы Ника получила то, чего она сама была лишена?

— Павел, помоги мне, — прошептала Инна.

Как и раньше, когда Инна обращалась к духу Павла, она почувствовала, как невидимая рука ложится на ее плечо. Дружеский жест с того света.

— Спасибо, — Инна вытерла слезы тыльной стороной ладони.

Она натянула одеяло до подбородка.

С каждым разом все труднее восстановить в памяти черты его лица. Павел, Высокие Холмы, Судья и даже то чудо, которое спасло ей жизнь — все превратилось в смутные тени, никак не связанные с ее нынешней жизнью.

Она закрыла глаза, и Павел вышел из тени. Подошел к ней. Инна почувствовала прикосновение холодной руки.

— Скажи, в чем смысл? Почему все так?

Павел серьезно смотрел на нее.

— Ты, Инна, и есть смысл. Ты выжила в этой войне. Ты должна рассказать людям, что произошло.

— Я не знаю, что мне делать! — крикнула Инна. Но Павел повернулся к ней спиной и исчез во мраке.

— Инна?

Вздрогнув, Инна поняла, что уже бог знает сколько времени сидит у экрана компьютера, уставившись в одну точку.

Инна подняла глаза, виновато улыбаясь. Таня, сложив руки на груди, нахмурилась.

— Ты составила расписание судебных процессов, как я просила?

Инна покосилась на монитор.

— Ну… я сделала половину.

Таня шевельнула бровью.

— Извини. Мне нехорошо. Сейчас намотаю сопли на руку и быстренько все закончу.

Таня все еще хмурилась, но взгляд смягчился.

— Если ты приболела, можешь сегодня уйти на час раньше.

Инна помотала головой.

— Нет-нет, все хорошо, правда.

Она ослепительно улыбнулась. Таня коснулась ее плеча.

— Не спорь. Важных дел на сегодня нет. Придешь домой пораньше, посидишь в одиночестве. Нам, бабам, полезно иногда подумать о жизни. Я заберу Веронику из садика и привезу домой. И…

— …никаких возражений, — закончила Инна, улыбнувшись. — Спасибо.

— Не за что, — Таня улыбнулась в ответ. Взглянула на часы. — Давай-давай. Доделывай, и чтоб через час духу твоего здесь не было!

Инна отдала честь.

— Есть!

Она отправилась домой пешком. На полпути приступ тревоги заставил ее остановиться.