Фаэрверн навсегда (СИ)

Впрочем, сейчас рыжая вовсе никуда не смотрела. Глаза её были закрыты, губы шевелились, безмолвно произнося слова молитвы. Тонкое бледное лицо, пятно света в темноте… Внутренним взором ар Нирн увидел, как оросили его брызги крови… с его меча! По телу прошёл озноб. Да, она не попала под его удар в Фаэрверне, будь он проклят, но ведь могла?

Монахиня открыла глаза, решительно оттолкнула отца и пошла в левый коридор. Спустя некоторое время остановилась, поводя головой, будто лань в лесу. Прошептала одними губами: ‘Притушите браслеты!’

Коридор заполнился тьмой. В ней шептали безмолвные голоса, раздавались какие-то шумы и шорохи, от которых волосы у Викера встали дыбом. Воины Света не должны ничего бояться, однако сейчас ему было страшно, как никогда в жизни!

— Какого Дагона ты не избавляешься от неё? — донёсся до них визгливый истеричный голос, в котором ар Нирн с удивлением узнал голос Её Величества. — Тебе доставляет удовольствие наблюдать за её мучениями? Покончи с ней, и забудем об этом!

— Не мучениями — угасанием! Блекнущая день за днём искра жизни в телесном вместилище — самое прекрасное зрелище! Когда-нибудь, солнце, она погаснет и в тебе!..

Последовала пауза. Затем, изменившимся голосом испуганного ребёнка, королева спросила:

— Но ты ведь не допустишь этого?

— Бог не допустит, — сразу, будто ждал вопроса ответил её собеседник. — Тебе не стоит бояться ребёнка. Сюда никто, кроме нас, не ходит, даже мои доверенные слуги! Совсем скоро она угаснет — от голода, холода и одиночества. Тело я развею в прах. Считай, уже развеял! Так что спи спокойно, моя прекрасная Атерис, не беспокойся ни о чём! Идём!

Яркая вспышка прорезала воздух. Из-за поворота коридора плеснуло алым. А затем наступила призрачная тишина, нарушаемая шорохами… Будто множество когтистых лапок карабкались по стенам, тревожа мёртвых. Будто мёртвые тревожились…

Тамарис зажгла браслет и чуть не бегом бросилась вперёд по коридору, который вывел в круглую залу. В стене чернели ниши. Если покойники когда-то и лежали в них — давно обратились в воспоминания.

В центре залы, на постаменте, стояла клеть, на дне которой замерло бездвижно худенькое тельце.

Монахиня ладонями закрыла рот, сдерживая вскрик, метнулась к клети раненой птицей, трясущимися руками принялась ощупывать замок, висящий на двери.

— Отойди, — нехорошим голосом сказал ей отец и достал из висевшей на поясе сумки отмычку, — здесь молитва не поможет!

Замок поддался быстро. Видимо, заточивший ребёнка в клетке не стал заморачиваться хитроумными механизмами, полагаясь на крепость обычного амбарного замка.

Очень осторожно, будто величайшую драгоценность, Стам вытащил безвольно обвисшее тельце девочки из клетки и передал Тами. По лицу той текли слёзы, однако она более не кричала, не причитала, даже не молилась. Лишь с ужасом смотрела в запавшие глазницы девочки со спутавшимися волосами неопределённого цвета.

Викер пытался увидеть в ребёнке зло, как видел его в ней Первосвященник Файлинн. Именно его голос отвечал королеве — ар Нирн слишком хорошо был знаком с этими мягкими, обволакивающими и в тоже время стальными нотками, чтобы ошибиться. Да, он пытался. Но у него не получалось. Перед ним был замученный ребёнок, которому дела не было ни до добра, ни до зла, ибо жизненный срок подходил к концу, ибо испуганное сознание страшилось финала.

— Что ты стоишь, Тами? — неожиданно хриплым голосом рявкнул он. — Помоги ей, она умирает!

И отвернулся, ощущая себя предателем Веры, худшим из еретиков.

— Какое зверство, — недобро сказал Стам, — слыхивал я про всякие дела Его Первосвященства, однако такое вижу впервые! Чем девочка ему не угодила?

Между тем Тамарис, опустившись на каменный пол, положила ребёнка головой себе на колени, накрыла ладонями её веки. Ар Нирн уже видел однажды, как происходит исцеление именем Богини, но и сейчас смотрел не отрываясь, не понимая, богохульство он наблюдает или чудо.

— Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить невинное дитя! Дай силу подарить ей долгую жизнь рядом с любящими…

Тамарис резко оборвала фразу, глядя огромными глазами в темноту.

— Что не так, девочка моя? — Стам осторожно положил ладони ей на плечи. — Чего ты испугалась?

— Я прошу Богиню подарить ей жизнь рядом с любящими… с теми, кто уже мёртв, с теми, кто остался в Фаэрверне! — сдавленно произнесла она. — Я не могу молиться! Вижу смерть вокруг… В этом склепе… в монастыре… в этом теле!

— Тами… — растерялся отец.

Ар Нирн с неожиданной силой оттолкнул его и за воротник куртки вздёрнул монахиню на ноги.

— Молись, — с ненавистью сказал он, — молись, чтобы дитя увидело небо, а не полные праха могилы! Даже если ей суждено умереть, молись, чтобы она умерла, вдыхая свежий воздух, а не запах тлена! Молись, демоны тебя побери!

В глазах рыжей появилась осмысленность. Она вырвалась и вновь опустилась на колени, наложила ладони на закрытые веки девочки, из-под которых виднелись белые полоски склер.

‘Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне возможность исцелить невинное дитя! Мои вера в любовь и справедливость угасают вместе с её жизнью, но я верую в тебя! Я не знаю, откуда взялась эта тьма, павшая на мою родину, но мне тяжело, Великая Мать, так тяжело! Сможет ли Асси забыть тот ужас, что испытала в Фаэрверне и здесь? Сможет ли жить дальше? Не поломана ли теперь её душа? Я прошу тебя дать мне Силу исцелить этого ребёнка, а сама боюсь того, что увижу в её глазах, когда она их откроет. Но, Сашаисса, этот ‘Воин Света’, сам того не зная, дал мне крючок, за который я цепляюсь. Имя ему — надежда! Каков бы ни был приговор, там, наверху, царствует вечное небо — твои голубые ладони, Великая Мать! Он прав, враг мой, — Асси должна увидеть его! Бирюза и мёд твоих глаз, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной!’

Я молилась, а душа моя плакала. Плакала, а душа молилась. Асси казалась мне тем огоньком, что — единственный живой! — остался от пылающей сути Фаэрверна. Да, я боялась за её рассудок, но сильнее боялась того, что эта искра угаснет. И мир погрузится во тьму.

Знакомое тепло наполнило, заставив позабыть обо всём. В кончиках пальцев стало щекотно — Сила истекала из меня, вливаясь в испуганное сознание и замученное тельце девочки. Спустя некоторое время она вздохнула со всхлипом и задышала глубоко, порывисто, а не так поверхностно-страшно, как ранее. Спустя ещё немного её накрыл целительный сон. Пока я больше ничего не могла сделать!

Я открыла глаза, с удивлением ощутив, что щёки мои мокры от слёз. Давно не плакала во время молитвы, да и зачем плакать там, где следует радоваться целительной силе Великой Матери? А вот поди ж ты, как скрутили сердце сомнения, заставив вывернуть душу, словно карман!

— Викер, возьми её на руки, — приказал отец, — я бы сам понёс, но мне лучше идти впереди! Думаю, самое время уматывать!

Паладин бережно поднял её. Нежно прижал к груди. Я смотрела на него во все глаза — он должен был ненавидеть и проклинать маленькую отступницу, а я видела радость в его лице оттого, что смерть ей более не грозила!

— Уходим, — сказал отец, встряхивая меня за плечо, — Тами, приди в себя!

Мы покинули Тризан без особых приключений. Идя по канализационным тоннелям слышали доносящиеся из открытых люков топот множества ног и крики. Ребята Стама Могильщика знатно почистили сокровищницу Первосвященника, навели, что называется, шороху.

К рассвету мы были дома.

Дома… Подумала, и сама удивилась. Это здание, в котором отец устроил логово, было для меня чужим, но слово, его обозначающее, уже обрело смысл. Мой дом был в Фаэрверне, после того, как монастыря не стало, разум пытался искать замену.

Я приготовила для Асси тёплую ванную и вымыла её. На тельце не было следов пыток — ублюдок Файлинн просто держал её в темноте, не давая пить и почти не давая есть. Как она выдержала эти дни? Ладно без света и еды. Человек может выжить без них какое-то время. Но без воды?