Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

Великан сложил свою гигантскую ладонь чашечкой и прижал ее к плечу, затем поднялся во весь рост. В связи с изменением перспективы солнце, как показалось Бейтсу, вышло обратно из-за горизонта. А затем великан длиннющими шагами, громко хлюпая, двинулся вниз по течению реки. Возле обрушившихся сво-дов Лондонского моста он чуть задержался, затем перешагнул их и вновь пошел по воде. Через несколько мгновений он уже был у Тауэра. Солдаты у крепости были во французских мундирах; они семенили внизу, похожие на насекомых, и были явно напуганы великаном-союзником не меньше, чем британцы были устрашены великанами-врагами. Они развернули пушки и нацелили их на гигантскую фигуру.

— К monsieur le courte [27] — посетитель, — бухнул бробдингнежец. — Посетитель к мсье д'Ивуа.

Он поставил Бейтса на обугленный газон перед главными воротами и убрал руку.

[8]

Бейтса продержали в ожидании больше часа; он сидел на скамеечке у главных ворот. Вечерний свет исчез, сменившись полной темнотой, и холод ноябрьской ночи охватил его. Солдаты в приподнятом победном настроении ходили туда и сюда. Все улыбались. Бейтс тоже позволил ощущению победы проникнуть в свою душу. В конце концов, произошло нечто поистине великое. Он вспомнил маленького воина, которого утром пронес через эти ворота. В таком крошечном теле — и такая доблесть! Остался герой в живых? Встретившись с д'Ивуа, он непременно спросит. Такая доблесть! Лилипут определенно заслужил медаль. Кстати, а будут ли отлиты крошечные медали для награждения храбрых лилипутов за их роль в борьбе за свое собственное освобождение?

— Мсье?

Перед ним стоял адъютант.

— Countre д'Ивуа желает вас видеть.

Весь в волнении, Бейтс пошел за ним; они пересекли двор и спустились по ступенькам. Коридоры освещались газовыми лампами, на стенах выступила вечерняя роса. Наконец они попали в комнату с широкими крестовыми сводами, где от света двадцатичетырехрожковых ламп было светлее, чем днем. И там был д'Ивуа, со своей дурацкой косичкой на затылке. Вокруг стола сидела группа одетых в великолепные яркие мундиры людей.

— Бейтс, друг мой, — сказал д'Ивуа. — Франции есть за что вас поблагодарить.

Бейтс подошел, улыбаясь. Генералов за столом просто распирало от собственной значимости. В углу стоял ящик из черного дерева размером с пианино, только чуть повыше. Из всех присутствующих лишь д'Ивуа поднялся навстречу Бейтсу. Остальные продолжали есть, прерываясь лишь для того, чтобы отпить дымящегося кофе из чашек размером с человеческий череп.

— Бейтс, друг мой, — повторил д'Ивуа.

Генералы ели глазированные пирожные, сахарная корочка на них блестела, как мокрая.

— Д'Ивуа, — проговорил Бейтс. Он радовался встрече со старым другом, но что-то во всем этом было не так. Он не смог бы сказать, что именно; не смог бы точно это определить. А может быть, и не хотел знать, чтобы сохранить состояние радости, оттого что цель, к которой так долго он стремился, — достигнута. И все же где-то в голове засела, отдаваясь болью, навязчивая мысль: что-то не так.

Один из генералов поднял взгляд от стола. Он был поразительно безобразен: левая бровь и щека изуродованы старым шрамом, стеклянный глаз выглядел отвратительно.

— Садитесь, — сказал д'Ивуа.

Воздух в непроветренной комнате был спертый и затхлый.

— Я рад, что оказался в состоянии немного ускорить окончание этой разорительной войны, — сказал Бейтс.

Один из сидящих за столом генералов фыркнул.

— Тот воин-лилипут, которого я сюда пронес… он выжил?

— Он прекрасно выполнил задание, — сказал д'Ивуа. — Хотя война, увы, еще не закончена. Англичане держат оборону под Раннимедом, у них есть силы, и защищаются они довольно умело. Но надолго это не затянется! Не продлится частично благодаря и вашим трудам. Франция салютует вам!

— Наше дело правое, — сказал Бейтс, и на мгновение голова его закружилась от глубокого волнения и ощущения важности свершившегося.

— Дело? — спросил генерал со стеклянным глазом.

Было невозможно смотреть в его стянутое шрамами лицо, не взглянув на этот ужасный глаз. Бейтс поспешно отвел взгляд, и тут же заметил ящик в углу комнаты.

— Последний папский декрет… — начал было д'Ивуа и замолчал, заметив интерес Бейтса.

— Ах, мой друг, вы смотрите на нашего наиполезнейшего союзника! Это — вычислительное устройство!

— Так вот оно какое, — сдержанно произнес Бейтс. Чувство некоей неправильности происходящего вновь овладело им. — Вот оно какое, это знаменитое вычислительное устройство!

— Несомненно, — сказал д'Ивуа, — она изменит весь мир, эта восхитительная машина! Восхитительная!

— Так что последний папский декрет? — осведомился генерал со стеклянным глазом. — C'est quoi се que t'as dit? [28]

В ответ д'Ивуа протараторил что-то по-французски и так быстро, что Бейтс ничего не понял. Улыбка приклеилась к его лицу. В этом подземелье было слишком светло, свет сглаживал шероховатость стен. Столетиями Тауэр был тюрьмой. Великаны Гог и Магог или это все-таки был Бран? Великан Бран? Он похоронен под Тауэр-Хилл, так говорит легенда. Похоронен под холмом, и Тауэр воздвигнут над его могилой, Тауэр, навалившийся своей тяжестью на его громадные кости. Гигантская тюрьма на костях гиганта. Сколько людей погибло в этих подземельях, так и не увидев солнечного света? Столетиями людей запирали здесь, за решетками и засовами, и сидели они под землей, словно слепые кроты в грязи.

Бейтс направился к машине.

— Это чудо, — пробормотал он. — А как она работает? Д'Ивуа оказался рядом с ним, коснулся его руки.

— Ах, мой друг, — сказал он. — Я не могу позволить вам слишком внимательно изучить эту машину. Я знаю, вы друг Франции. Но даже вы не должны нарушать военную тайну.

Ящик был черный, как гроб. И никаких тайн не отображалось на его поверхности.

— Конечно, — прошептал Бейтс.

— А насчет того, как она работает, — продолжал д'Ивуа, ведя Бейтса к выходу, — об этом вам нужно спросить мистера Баббиджа. Я думаю, эта машина чем-то похожа на абаку, счетную доску: куча переключателей, шестеренок, роликов, все такое. Я не знаю. Знаю только, — широко улыбнулся д'Ивуа и сжал руку Бейтса, — знаю только, что она выиграет для нас войну. Прощайте, мой друг, еще раз спасибо.

Бейтс вышел из комнаты в состоянии, близком к оцепенению. Охранник посмотрел на него. Почти не осознавая, что делает, он поднимался по лестнице. Он не должен думать о некоторых вещах. Вот так. Это будет лучше всего. Мысли, похороненные так же, как великан, зарытый в этом холме. О некоторых вещах думать не следует. Например, о французских войсках, двигающихся по полям Англии, о горящих городах, о столбах дыма, поднимающихся из самого сердца королевства. О крови, что растекается лужами под телами убитых, черная, как патока. О великанах-мужчинах, надрывающихся на тяжелых, черных работах, таская бревна или управляя огромными механизмами, пока они не рухнут в изнеможении, в то время как их раса вымирает. О вычислительном устройстве, что стоит в углу той комнаты в мрачном подземелье. О том, что можно увидеть, если открыть крышку устройства и заглянуть в его недра. Ибо если бы он представил себе это, если бы ему пришлось это сделать, следовало бы вообразить некий огромный механизм, ряды зубчатых колес, стержней и осей, что-то полностью механическое. И ни в коем случае не маленькую, тесную и прочную камеру, в которой рядами сидят крошечные потные работники, управляясь с установленными в определенном порядке колесами и счетными досками, работая без радости и без надежды, заставляя машину производить вычисления. Нельзя об этом думать. Он был уже на верхней ступеньке лестницы и собирался выйти на свет дня, и лучше было бы оставить все это за спиной, похороненным и навсегда забытым.