Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

Подхватив ранец, Бейтс заторопился в конец улицы, и когда та сделала резкий поворот, он очутился на речном берегу.

Солнце стояло низко, и от света, дрожащего на поверхности, река казалась металлической. Бейтс торопливо зашагал дальше. Еще ярдов пятьдесят вниз по течению — и вот он уже у покинутой будки для сбора пошлины за проход по Лондонскому мосту.

— Эй, там! — крикнул кто-то. — Стоять! Кто такой?

Бейтс остановился.

— Англичанин! — крикнул он в ответ.

С того места, где Бейтс находился, он мог видеть внизу мост и стремительное течение речного потока. Вода была светло-коричневая, она текла очень "быстро, вздуваясь у передних кромок мостовых опор толстыми, мускулистыми буграми; на поверхности воды за опорами оставались глубокие следы, которые в сотнях ярдов дальше по течению дробились на множество мелких гребней и волн. Стрелки бежали вдоль недостроенной набережной, пригибаясь за еще не установленными каменными блоками, либо запрыгивая в подготовленные для их установки ямы. Откуда-то с другой стороны реки доносилось ржание лошадей, похожее на скрежет коньков по льду.

Артиллерийский расчет, надрываясь, возился с непокорной полевой пушкой, пропихивая над парапетом моста ее короткое дуло. Борясь с яростным потоком, как жокей с норовистой лошадью, вертелась и подпрыгивала лодка, три пары весел мелькали вверх и вниз, подобно ножкам насекомого: гребцы удерживали лодку бортом у маленького причала, на который высаживались солдаты.

Тут и там, сопровождая многочисленные взрывы, расцветали в воздухе султаны дыма. Из-за горизонта со свистом неслись французские оперенные снаряды, оставляя в воздухе длинные следы. С потрясающей силой они врезались в каменную кладку вдоль реки. Земля тряслась; рябь пробегала по поверхности реки; камни трескались, и осколки взлетали в воздух дымными фонтанами. Кирпичи, колонны и каменные блоки с грохотом рушились. Снова взрывы. Перестук пуль, ружейный огонь англичан, хотя Бейтс и не видел, в кого они стреляют. Затем появились великаны; их головы поднимались над горизонтом подобно солнцам, только вот за этими солнцами следовали туловища, а туловища подпирали огромные ноги. Они шли против течения, и вода сбивалась в пену у их голеней. На великанах была кожаная одежда, сшитая из лоскутов разной формы и усеянная многочисленными тусклыми металлическими пластинами. Четверо великанов шли со стороны солнца.

Бейтс был так потрясен увиденным, что даже не осознавал, насколько велика степень этого потрясения. Он моргнул и повернулся. Люди с искаженными от крика лицами бежали сразу во всех направлениях. Он снова моргнул и повернулся к реке. На южном берегу были видны французские солдаты, на этот раз обычных размеров; одни вели огонь, другие пытались перейти мост. Английские войска защищали позицию у моста. Бейтс стоял посреди всего этого, одинокий джентльмен в неброской, но дорогой одежде, в пальто, наглухо застегнутом до самого подбородка, с кожаным ранцем-портфелем. Один из бегущих к мосту солдат поймал его взгляд.

— Ты! — завопил он. — Ты!

Все еще плохо осознавая происходящее, Бейтс повернулся к нему. Дым, взвиваясь, уносился прочь под оркестровый аккомпанемент гремящих взрывов.

Один из бробдингнежцев возвышался над сводом собора Святого Павла. Взмахом огромной дубины с металлическим навершием он пробил его купол так, как разбивают скорлупу яйца. Затем высвободил свое оружие и ударил снова; купол рухнул, оставив после себя рассеивающееся облако пыли.

Бейтс повернулся взглянуть на крикнувшего ему солдата. Его не было там, где он стоял раньше. Бейтс огляделся, а затем посмотрел вниз и увидел, что тот лежит на мосту, раскинув руки и ноги. Вокруг него растеклась лужа крови, темной и вязкой, как черная патока.

Чуть-чуть придя в себя, Бейтс отошел от будки и зашагал, спотыкаясь, по боковой улице. Сумасшедший маршрут. Он неуклюже пробежал сквозь ряд хмуро глядящих арок, затем свернул в дверной проем и укрылся в его тени, вжимаясь в стену.

Звуки сражения доносились сюда, как глухие скрипы и какое-то фырканье. Бейтс сообразил, что бой переместился на север, в поля. Он бесцельно вертел застежку портфеля и что-то бормотал, отдавая себе отчет в нелепости подобного занятия.

Улица была пустынна.

Из портфеля послышался тонкий голосок лилипута.

— Ты должен идти, — пропищал он.

— Меня убьют, — проговорил Бейтс, на последнем слове его голос предательски задрожал. Он готов был заплакать.

— Мир основан на смерти, — сказал лилипут, и это эксцентричное высказывание прозвучало еще более странно из-за того, что его произносили бесплотным, писклявым голоском.

— Я буду здесь стоять, пока бой не закончится, — сказал Бейтс.

Он почувствовал робкое удовлетворение от своих слов: быть в безопасности, остаться в живых, таиться, ожидая, пока опасность минует.

— Нет, — сказал лилипут; тембр его голоска странным образом изменился.

Бейтс не понял как, но тот вылез из портфеля и взобрался вверх по его пальто. Вот он стоит у Бейтса на плече, и вот он уже у него на лице. Слабенькое давление на ухо, щекотное, как от насекомого, ощущение на щеке. Бейтс не смог подавить мгновенную дрожь отвращения и движение в эту сторону, выдававшее инстинктивную реакцию: прихлопнуть паука, имевшего наглость заползти на лицо — его лицо! Только усилием воли он удержался, чтобы не прихлопнуть крошечное существо. Нельзя! Это — создание Божье. Так легко вышибить из него дух… но нет, нельзя.

Совсем рядом с его глазом розовато-желтое пятно головы, похожая на ресницу ручка; их очертания расплывались из-за близкого расстояния.

— Эта колючка — оружие, — прочирикал лилипут. — Я могу воткнуть ее тебе в глаз, и она взорвется, как бомба. — Бейтс моргнул. — Если ты на меня нападешь, твоему глазу конец. — Бейтс снова моргнул. Глаз слезился, Бейтс часто задышал. — Если ты не двинешься сейчас к Тауэру, твоему глазу конец, — сказал лилипут.

— Дружочек мой дорогой, — проговорил Бейтс высоким голосом. — Мой шер друг.

— Бробдингнежцы живут до ста пятидесяти лет, — быстро пропищал певучий, тонкий голосок. — Они боятся смерти, потому что смерть для них — редкость. А мы, лилипуты, живем четверть века и гибели нисколько не страшимся. Мы — народ воинов.

— Дружочек мой дорогой, — снова сказал Бейтс.

— Теперь иди! — Щекотное ощущение на его лице исчезло, так же как и чувство, что в ухе висит серьга.

Когда Бейтс восстановил дыхание, лилипут уже исчез в ранце.

Сражение, по-видимому, откатилось еще дальше. Тем не менее Бейтс крался, осторожный, как мышь, ныряя из одного подъезда в другой. Но единственными людьми, которых он видел, были британские солдаты. Он торопливо зашагал к Истчипу и, пройдя ряд высоких домов, оказался напротив Тауэра.

Он не знал, который час. Конечно, утро уже давно наступило; небо было покрыто кучевыми облаками цвета слоновой кости. Капли дождя упали ему на лицо, и Бейтс представил, будто это плевки надменных лилипутов.

Возле Тауэра наблюдалось оживленное движение: скакали кавалеристы, и лошадиные шкуры блестели то ли от пота, то ли от дождя, то ли по обеим причинам сразу; часовые несли свою службу с четкостью заводных автоматов; дым из труб, и шум, и маркитанты. Вся эта кутерьма казалась Бейтсу еще более необычной, чем недавний бой, свидетелем которого он был. Он закинул на плечо ранец, обитатель которого в своей полосатой форме походил на осу. И все же кто бы мог с уверенностью сказать, что в нем не было также и чего-то ангельского?

И вот сам лондонский Тауэр, белая как снег башня, величественно возвышающаяся над Бейтсом, символ государственности его страны, ее сердце. Бейтс шагал по мостовой к башне. Никто не окликнул, не спросил у него пропуск или пароль, пока он не приблизился на десять ярдов к главным воротам; врезанная в их створку дверь была приоткрыта.

— Кто идет? — заорал часовой, хотя и стоял совсем рядом.

— К генералу Уилкинсону! — тоже громко ответил окончательно пробудившийся Бейтс. — Сообщение для генерала Уилкинсона! — Его сердце сбилось с такта. — Лично в руки! От полковника Трулава!