Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

Бейтс, изумленный и немного обеспокоенный, каким он бывал всегда в присутствии этих крошечных существ, улыбнулся. Затем улыбнулся шире, открыл рот и показал зубы, делая вид, будто собирается его съесть. Лилипут стоял не двигаясь.

— Он прошел тренировку, специальную тренировку, — сказал незнакомец. — Он воин большого мужества, большой ценности. Если бы я приблизился к Тауэру, меня бы застрелили, конечно же. И голые улицы для маленьких людей — это опасные места, с этими кошками, ловушками и тому подобным. Но если бы этот ранец несли вы, то вы смогли бы выпустить его внутри форта. Да?

— Я никого не знаю в лондонском Тауэре, — сказал Бейтс. — У меня нет связей в армии.

— Вы идите в Тауэр и скажите им, что несете сообщение от полковника Трулава.

— Я не знаю этого джентльмена.

— Он захвачен в плен, но мы думаем, что этот… мой английский, простите… что вы… что они не знают, что он схвачен. Вы представите себя охране и скажете, что несете сообщение от него для внимания только генерала Уилкинсона, только для генерала. Оказавшись внутри, найдите спокойное место и там выпустите этого воина из ранца.

На полу лежали квадратные пятна солнечного света. Свет на Земле имеет вес, прилетая из космоса, он оказывает на нее мощное давление, хотя и состоит из самых крохотных частиц.

У Бейтса было такое чувство, что он уже упустил момент, когда мог выбирать. У него не нашлось английских слов, которыми формулируют отказ. Все, что он смог сказать, было: — Я сделаю это.

[6]

27 ноября 1848 г.

«Вы странный человек, — не раз говорили Бейтсу. — Иногда в вас проявляется огромная сила духа, а иногда она съеживается в ничто».

«В ничто, — подумал Бейтс, — и тогда я целыми днями валяюсь в постели. Но не сейчас. Сейчас передо мной стоит важная задача, я могу проверить себя, проявить себя перед Господом».

Француз настаивал на срочности выполнения задания и давил на Бейтса до тех пор, пока тот не дал обещания предпринять вылазку завтра на рассвете.

— На рассвете, не забудьте, сэр, — сказал француз перед тем, как уйти. — Если мы будем сонастойчивы…

— Согласованны, — поправил Бейтс.

— Нет, именно так! Если мы будем сонастойчивы, и этот маленький воин попадет в Тауэр в нужный момент, затем мы сможем завершить войну много скорее. Много скорее.

Он ушел, его походка показалась Бейтсу вызывающе бойкой. Однако сожалеть было уже поздно. Он закрыл дверь, подтащил кресло поближе к столу и уселся напротив человечка.

— Добрый вечер, друг мой, — проговорил он. Человечек молчал.

Есть в этих лилипутах что-то жутковатое, подумал Бейтс. В их присутствии он чувствовал себя неуютно: они выводили его из равновесия. Он пытался смотреть на них как на кукол или марионеток, а они вдруг вздрагивали совершенно по-человечески или неожиданно могли так пристально и пронизывающе посмотреть своими крошечными глазками, будто проникая взглядом сквозь все покровы. Их сущность была странно двойственной. Они были одновременно и сильфами, и дьяволами. Однако сожалеть было уже поздно.

— Вы неразговорчивы, друг мой, — проговорил Бейтс. — Не могу обвинять вас в том, что вы затаили злобу на англичан. Да, мой народ совершил… ужасные преступления против… вашего народа.

Лилипут ничего не сказал. Может быть, его молчание было признаком негодования?

— Поверьте, — продолжал Бейтс. — Я ваш друг. Я посвятил всю жизнь вашему делу.

Ответа не последовало.

Бейтсу пришло в голову, что лилипут не говорит по-английски.

— Мон ами, — начал он, хотя его французский и был нехорош. — Мон ами, жеспер ке… [25]

Лилипут повернулся на каблуках, вскарабкался обратно на «ранец» и исчез внутри.

Рано утром, перед самым рассветом, Бейтс обнаружил, что лилипут все же говорил по-английски. Тот каким-то образом ухитрился взобраться на ручку chaise longe, [26] в котором уснул Бейтс, и запищал по-мышиному:

— Вставай! Вставай! Ибо солнце скоро рассеет тьму, как белый камень рассеивает воронью стаю.

Спросонья Бейтс не уловил мысль.

— Мы должны идти, — меж тем пищал лилипут. — Мы должны идти.

— Темно ведь еще, — буркнул Бейтс, протирая глаза.

— Скоро станет светло.

— Ты говоришь по-английски. Лилипут на это ничего не ответил.

Бейтс поднялся, зажег лампу и быстро оделся. Потом ополоснул лицо из тазика с оставшейся с вечера водой, зашнуровал ботинки и огляделся. Лилипут стоял возле ранца.

— Не терпится повоевать, мой маленький друг? — проговорил он.

Все казалось призрачным и нереальным в это утро: и апельсиново-красноватый свет лампы, и угловатые багровые тени, отбрасываемые предметами, и совершенная, хотя и пропорционально уменьшенная копия человеческого существа, стоявшая на столе.

— Я — воин, — пискнула фигурка.

— Но мы должны помнить, что Иисус — Князь Света. Фигурка наклонила голову, но не ответила.

— Ладно-ладно, — сказал Бейтс. — Ладно, мы идем. Маленькая фигурка скользнула в портфель.

Когда Бейтс запирал дверь своей квартиры, у него было такое чувство, что он запирает и оставляет за спиной всю свою прошлую жизнь. «Возможно, я погибну, — говорил себе Бейтс, но он чувствовал себя настолько одуревшим, что эта мысль даже не кольнула его. — Возможно, я никогда сюда не вернусь». Но на самом деле он в это не верил, не мог поверить. Его пальцы соскальзывали и путались в пуговицах пальто. «Вот и все: берем портфель с его драгоценным содержимым и выходим на улицу».

Он шел по мостовой Кавендиш-сквер, стуча каблуками, а рассвет становился все ярче. Было холодно. На западе небо над горизонтом еще оставалось насыщенного фиолетового цвета, но на востоке уже было ярким, малярийно-желтым; Венера, яркая точка света, казалась неизмеримо далеким крошечным окошком в стене гигантской желтой цитадели.

В дальнем конце пустынной Черинг-Кросс-роуд Бейтс заметил одинокую фигуру солдата-пехотинца, который шагал на север, спотыкаясь то ли от усталости, то ли оттого, что торопился. Нервы у Бейтса напряглись, и он отступил в тень, однако тут же выругал себя и пошел дальше. Он представлял себе вопросы, которые ему задаст часовой. Стой, кто идет? Англичанин! Верноподданный англичанин! Боже, храни короля! Что в сумке? Ничего, сэр, вообще ничего, ну, там, личные вещи… но это легко проверить, самый поверхностный досмотр сразу откроет ее истинное содержимое. Бумаги! Бумаги для генерала… только он может их прочитать. Лично в руки! Хватит ли этого часовому?

Он шел и шел дальше, и рассвет разгорался над ним.

К тому времени, когда Бейтс добрался до Холборна, уже можно было отчетливо расслышать шум сражения.

На расстоянии звуки канонады напоминали крики выпи на отмелях в устье реки или же утробное громыхание далекой грозы. Но стоило только спуститься в низину и затем подняться на другую сторону Холборна, как сражение, словно бы покинув область воображаемого, с ужасающей скоростью ворвалось в реальность. В трех улицах от него это еще был стук и треск, но в двух воздух раздирал в клочья ружейный огонь, люди в свекольного цвета мундирах, выставя ружья с примкнутыми штыками, скопом неслись куда-то или поодиночке перебегали от одной огневой позиции к другой.

Вот теперь Бейтс уж точно проснулся. Он нырнул в боковую улочку, затем в другую, стараясь держаться подальше от круговерти боя. Он очень живо представлял себе всю гнусность своего положения: штатский, неопытный и невооруженный, он блуждает в гуще сражения. Снаряд просвистел в воздухе, на мгновение наступила тишина, а затем он разорвался со страшным грохотом где-то слева.

Бейтса охватила паника, он уронил ранец и пытался прорваться сквозь зарешеченную дубовую дверь, царапая ее ногтями. Когда он обломал до крови ногти на правой руке, паника, казалось, отступила; он задыхался и чувствовал себя прескверно.