Карнавал

а восемью годами старше Мучителя; до самой своей свадьбы эта женщина была синим чулком, но не по призванию, а потому что была никому не нужна. Даже во время свадьбы она не совсем представляла, для чего выходят замуж. Бедняга, как она, наверное, мучилась в своей семье, если сбежала оттуда к Мучителю.

- Говоришь, сильно любит? - спросила Одноклеточная, чтобы что-нибудь спросить.

- Еще бы! Меня нельзя любить не сильно, - Мучитель раздулся от гордости, - ты же меня тоже сильно любила, помнишь?

- Да? - спросила Одноклеточная.

- Ну да.

- Да, - сказала она, - помню.

- Ну и дура тогда, - сказал Мучитель, - только все равно ты мне не нужна.

- Тогда я пойду? - спросила Одноклеточная.

- Иди, иди, - сказал Мучитель.

И она пошла. Около лежащего мужчины снег был красным, но уже чуть присыпанным сверху, будто мукой. Она дошла до конца переулка и только тогда обернулась. Машин не было.

"Буду называть его Мучителем, - продолжала писать она. - Сегодня я ему призналась в любви, хотя не люблю. Я никогда ещё никому не признавалась в любви. И мне не было стыдно признаваться, только было стыдно потом. Он побил какого-то человека, а я стояла и смотрела. Про второе я не хотела писать, но напишу. Сегодня мне в двери ломился идиот. Сейчас он стоит на улице у дома. Наверное, простоит до самого утра. Не знаю, как я потом выйду. Пора спать."

Но спать ей не хотелось. Она все вспоминала и вспоминала то чувство странной грусти, которое необъяснимо и неуместно посетило её в тот момент, когда Мучитель нахамил ей. Что это было? Что это было? Она снимала слои воспоминаний, как реставратор снимает слои поздней бездарной краски, и наконец добралась.

Это случилось в первый раз - в самый первый день, когда она познакомилась с Мучителем.

Тогда они оба были совсем детьми.

Тогда они спускались по лестнице, и был оранжевый солнечный вечер. Так было, хотя этого не могло быть. Памятью разума Одноклеточная помнила, что то был обычный школьный день - день, а не вечер, - и вообще солнца не могло быть, потому что на школьной лестнице не было окон. Но какой-то другой памятью она помнила и широкое окно в стене, и оранжевый свет заката, и его слова, и свое молчание в ответ на его слова, и свои мысли в ответ на свое молчание. Она помнила, как это было - они спускались по школьной лестнице, и был оранжевый солнечный вечер. И тогда Мучитель сказал:

- Давай с тобой будем дружить всегда.

Она вначале не поняла его и переспросила:

- Как, всегда?

- Ну всегда-всегда. И никто нас не разлучит.

- До самой смерти?

- До самой смерти.

Она не ответила.

Он продолжал говорить что-то в том же духе, а она молчала. Наконец, она согласилась:

- Хорошо, мы будем дружить всегда.

И после этого она больше не говорила, а только думала. Она думала очень серьезно. Она думала о том, что такие слова не говорят просто так, и ещё думала о том, какая она счастливая. Потому что такие слова говорят не всем. И был оранжевый вечер, которого не