Двойники

Никита, совершенно потерянный, выплыл в коридор. Остановился. Тихо. Кто-то появился в коридоре, в освещенном единственной лампой секторе. Какой-то незнакомый лохматый тип в латаных джинсах и грубой вязки свитере прошел мимо, взглянув на Никиту. Почему-то покачал головой — то ли укоризненно, то ли с жалостью, мол, что ж ты так, браток. И скрылся за углом.

В комнате Никиту уже поджидал шеф, Менелай Куртович. Менелай Куртович находился в несколько возбужденном расположении духа, в то время как комната находилась в состоянии совершенно покинутом — ни одного коллеги, соседа по комнате в комнате не было.

— О! — округлил глаза шеф. — Никита, как, успешно? Вижу-вижу. Но! Никита, я вас, конечно, поздравляю, но это, — шеф указал взглядом на листы договора, — нельзя держать на виду.

Шеф подхватил с одного из столов папку, выгреб ее содержимое и, вертко подскочив к Никите, всучил в руки:

— Вот, прячьте.

Никита молча и послушно уложил договор в папку и опустил ее на свой стол.

Шеф разразился монологом. При этом всё время перемещался по комнате между рядами столов, постоянно что-то на них перекладывал, подправлял расположение бумаг, сдвигал чертежные доски, подбегал к окну, что-то высматривая внизу и на что-то указывая энергичными кивками и жестами.

— Итак, еще раз поздравляю, коллега. И скажите мне спасибо, да-да, спасибо. Ведь это я заинтересовал Алферия Хтоновича вашими топологическими разработками. Замечательные разработки. Теперь уж не откажите в любезности, мы с вами вместе над ними потрудимся. Вас Алферий Хтонович, надеюсь, уже ввел в курс дела? Да, да, в самом деле у нас тут именно гигантская трансмутация материи. И все чудеса, всё это, — неопределенный взмах рукой, — она и есть. Она идет, набирает силу. Процесс изначально рассчитывался на десять дней, чтобы без эксцессов, постепенно. Но, видимо… Жизнь вносит свои коррективы — придется поджаться. А ведь, представьте, сколько веков бились, сколько копий поломали на гигантской трансмутации. А мы, скромные труженики, понимаете, Никита, ведь достигли же! Как подумаю об этом — аж страшно, дрожь по телу. Вы еще не представляете, кем нам предстоит вскорости стать, с какими задачами столкнуться. А эти, — махнул вниз, видимо, на «силы безопасности», — пусть себе думают, что здесь идет важный для обороны секретный эксперимент. Ха-ха, кстати! Знаете, зачем была организована стопроцентная явка сотрудников? Нет? Забавно — как же здесь работать-то, сами видите, что творится. Им, понимаете, подопытные нужны, ну, знаете, как это было на первых ядерных испытаниях. Академик Говноед Говноедыч часика через два после взрыва говорит пилоту — «полетай, братец, над эпицентром, радиоактивный фон поснимай». Тому деваться некуда — служба и ГБ за плечами. Полетал часок, поснимал — а назавтра свинцовый гроб. Батальоны гоняли по первому пеплу — это уж сами военные дурили, что с них, придурков, взять, ха-ха. Да вы всё это знаете. Не знаете вы другого — зачем эти ядерные примуссии нужны были. Ведь не только государство желало их иметь. Мы этого хотели. А без нас у них, государственничков, ничего б не получилось. Видите ли, молодой человек, есть материя. Я это называю мистическим материализмом. Не просто философия, а вот: мы — носители разума, да и настоящих-то носителей среди нас раз-два и обчелся. И мы — одни. Космос молчит, помощи ждать неоткуда. А вокруг нас, внутри нас — она, материя. Мы состоим из нее, дышим ею, наслаждаемся ею, мучаемся, как же без этого, из-за нее. И в любой миг она готова нас предать, прикончить, забыть о нас, разжать свои объятья и выпустить «дитя» из рук. И это может случиться завтра, сегодня, позавчера — когда угодно. Но можно проникнуть на другой уровень материи, более фундаментальный и вместе с тем более разреженный. Прорваться туда и оттуда уж контролировать здешний материальный уровень, весь, всю Вселенную. Оттуда можно. Вот гигантская трансмутация и призвана осуществить этот дерзкий прорыв. Прорвемся? Не сомневайся, прорвемся. И тогда уж вывернем всё это, весь мир на себя. Что при этом произойдет с миром? В точности сказать заранее нельзя, есть варианты, творческие варианты. Да и я в такой математике не силен, признаюсь, вот Вангелыч — тот тебе разложит всё как на ладони. Там, на уровне, кстати, твой топологический анализ нам очень пригодится, там, знаешь ли, обычная математика бессильна, а топологический язык — универсален для всей материи, так как она всюду пространственна. Что будет с оставшимися здесь? Трансформируются, растворятся, преобразуются. В любом случае все эти придурки в погонах свое получат. Мы создадим новые носители и новые разумы, чтобы уже не вздумали с материей тягаться и нам препятствовать. Кстати, твой Горкин интересное дело копал со своим органокомпутером, как раз в этом направлении, правда, не знал, что мы его курируем. Представляешь, если бы он получил на нем ментальную матрицу, новый тип разума? Тогда, глядь и нет Горкина, а есть достойное светило большой науки, молодой академик Унитаз Унитазов с вверенным ему институтом. Нам ведь нужно нащупать — с каким именно разумом создавать новое человечество, потому его изыскания были для нас небезынтересны. Но нет. Ударился в художества, а нам это не надобно. Поэтому Горкина с собой не берем. Итак, мистический материализм. Кстати, тебе сроку на подписание до захода? Ага. Ну вот, материя имеет множество уровней, один над другим, чем выше — тем больше возможностей контроля, тем ближе к цели. Самый короткий путь к трансмутации, самый быстрый и надежный — ядерный взрыв. Ощущаешь? Теперь понимаешь, сколько нас, чтобы столько ядерных исследований в главных странах вести? Мы — Магикс, Магистериум Максимус, так мы величаемся. Мы по всей планете. Всюду, где надо. Бороться с материей только в стенах данного учреждения смешно, необходимо двигаться широким фронтом. Вот до ядерной реакции и дошли. Но оказалось — нельзя. Никакой материальный носитель не выдерживает и распадается. Любой, даже харроновский не выдержит, — на слове «харроновский» шеф понизил голос. — Но есть еще и другие соображения. А что если там, на том уровне уже кто-то есть? Или опередили, или были всегда. Что, если они ищут путей проникнуть сюда, к нам, поработить нас, вывернуть на себя? Даже страшно, как подумаешь. Правда, по всем расчетам, и сам батюшка Алферий говорит, что нет там никого и быть не может: материя на таком высоком и разреженном уровне еще не научилась локализовать в себе разум. Но всё же… Посуди сам — зачем нам, Магиксу, вся эта гонка ядерных вооружений, зачем нам эти арсеналы и эти полигоны с исследовательскими взрывами, когда мы давно и окончательно отказались от такого способа трансмутации? А? Государства, говоришь? Дерьмо. Это те, чую. Они щупальца свои запускают сюда, нащупывают пути, — шеф запустил обе пятерни в свою шевелюру и даже подергал за волосы. — А уж когда нащупают — всему придет конец, тотальная термоядерная война, то есть массированное вторжение извне, оттуда, — шеф энергично мотнул головой на потолок. — Но, еще раз повторяю, нет там никого. Мы будем первыми. Только представь — что мы там сотворим, какие перспективы нам откроются! Сказка! Вперед, только вперед, от уровня к уровню, на самый верх! А бессмертие — оно там гарантировано, поверь. Подпишешь договор — и всё будет в твоих руках. Кстати, получишь право заседать в Закрытом Ученом Совете. Правда, хм, заседаний больше не будет. Нет, одно, заключительное, таки состоится. Ну вот, пожалуй, мне пора, коллега. Не буду мешать. Сосредоточьтесь, ознакомьтесь в подробности, ну и это… вот вам я приготовил стерильный инструмент, спирт, вату. Владейте, а я пойду. Не дрейфь, Зонов, все через это проходили.

Менелай Куртович удалился, оставив Никиту наедине с судьбой.

Как раз в то время, когда Никита вернулся от Харрона к себе в комнату, Данила Голубцов входил в свою лабораторию. Отпер ключом дверь, сделал шаг, а там…

А там было свежо, в серых утренних сумерках легкими порывами налетал прохладный ветерок. С вершины невысокого холма открывался вид на долину реки. Зрелище было фантастическое — предрассветный туман лежал пушистой пеленой, над которой причудливыми темными островами выступали вершины деревьев. Узкая тропка устремлялась с вершины холма под крутой склон и броском ныряла в туман. Данила вздохнул полной грудью, поднял удочки и заскользил вниз, по мокрой от росы траве. Там, на обрывистом берегу, под тремя мощными старыми акациями, было его излюбленное место. Река образовывала здесь излучину, глубина приличная, и главное — течение медленно крутило омутом по кругу, намывая необходимый рыбе корм. Здесь можно было взять хорошего леща.