Срочный фрахт

ились на него. Две сотни пар холодных глаз. В них не было даже любопытства.

– Наше путешествие займет приблизительно тридцать, возможно – сорок дней, – сказал капитан. – Каждому из вас выделено по комплекту спальных принадлежностей. По прибытии на место можете забрать их с собой. Питаться будете здесь же, один раз в сутки. Надеюсь на ваше благоразумие.

Он опустил рупор и еще раз окинул взглядом клонов. Те продолжали стоять неподвижно, точно ждали еще чего-то. Потом все разом словно бы ожили и вернулись к своим занятиям.

Погрузили несколько мешков с комбикормами. «Клоны охотно едят также человеческую пищу, – объяснял менеджер, – они, кстати, идеальны для утилизации пищевых отходов. Но комбикорма на первое время просто незаменимы. Экономичны, занимают мало места, содержат все необходимые элементы».

Ребята уже успели открыть один мешок и теперь разглядывали темные сухие катышки, едко пахнущие солониной. Кто-то с хрустом разгрыз несколько штук.

– Похоже на оленье дерьмо, – сказал боцман. – Но, говорят, с пивом идет неплохо.

«Молукка» взяла курс на Миру-6 с таким расчетом, чтобы обойти восьмой сектор и избежать возможных неприятных столкновений. Первые десять дней капитана не оставляло радужное настроение. Он перечислил кредиторам четыре тысячи неучтенных экю, которые выручил при заключении сделки, и обещал в самом скором времени добавить еще тысячу. Ответ пришел благосклонный.

Клоны безвылазно сидели в грузовом отсеке, исправно съедая строго учтенное количество комбикормов в день, и решительно ничем более себя не проявляли. Дважды в сутки капитан заходил в рубку – нанести визит вежливости автопилоту, как он говорил. На экране штурманского компьютера раз в полчаса появлялась новая точка, тут же присоединяемая к имеющейся кривой изящной плавной линией.

На одиннадцатый день столь приятного полета капитан застал в рубке старшего штурмана. Его звали Ирминдин. У него были редкие желтоватые волосы и замечательная густая борода. Ирминдин выглядел на редкость мрачно. При появлении капитана он поглядел исподлобья, ничего не сказал и снова уставился в экран.

– Как дела? – спросил капитан бодро и присел на ручку вертящегося кресла.

– Младший штурман Уирко в депрессии, – сообщил Ирминдин. – Невозможно доверить ей самые простые расчеты. Ошибка на ошибке. И чуть что – рыдать! – Он хватил кулаком по столу, едва не погубив приборную панель.

Капитан переместился с ручки кресла на сиденье.

– Это она по женской части, – беспечно молвил он.

– Если бы, – вздохнул старший штурман. – Нет, все куда хуже. Она, видите ли, позавчера согрешила. Не то надавала по морде мичману Тотте, не то провела с ним ночь – у нее разве дознаешься? Побежала наутро с этим к попу, к отцу Гермиону, – а тот: не могу, мол, ни исповедь принять, ни отпущение тебе дать, поскольку, мол, все вы тут под отлучением, пока на борту богопротивный груз. И уперся – ни в какую. Она сперва ныть – не помогло; потом распереживалась. Вдруг, говорит, что-нибудь случится, и я в грехе