Срочный фрахт

рехе помру? А он знаете, что ей ответил? Это, говорит, такое дело, что грех твой в случае чего поделится натрое: тебе часть наименьшая – за совершенное, мне – побольше, за неотпущенное, а капитан Герхох, да смилуется над ним Господь, будет гореть в аду по полной, значит, программе!

– Ну, сперва надо, чтоб случился этот самый случай, – сказал капитан, поднимаясь. – А вот то худо, что проклятый поп начал морочить голову команде… Хорошо, что христиан на борту только четверо.

– Девятеро, – угрюмо поправил его старший штурман и, заметив на лице капитана искреннее удивление, добавил: – Да, он времени даром не терял. А вы не знали?

У двери в каюту священника с небольшой иконой наверху капитан остановился. Крылатый воин в пестром облегающем костюме – так выглядят легкие скафандры для короткого выхода в космос или в незнакомую атмосферу – держал в руке длинный язык пламени. Красивое женственное лицо с круглыми бровями смотрело испытующе и зло.

Капитан постучал.

– Открыто, – донесся голос отца Гермиона.

Священник обедал – сидел за столом, благоговейно отправляя в рот комковатую кашу. Ложка за ложкой. Рядом с ним на табурете стоял включенный самочтец, и из маленького динамика слышался женский голос, который чуть в нос читал какое-то повествование. Отец Гермион приглашающе кивнул капитану на кашу, однако тот в ужасе отказался.

– Я подожду, – сказал он, усаживаясь на небольшой диванчик, находившийся в глубине каюты. Хоть капитана и душил гнев на вздорного попа, однако устраивать человеку выволочку посреди обеда – нет, на такое Герхох был не способен даже в состоянии самой лютой ярости.

– Посидите, посидите, – молвил священник, – заодно и послушаете душеполезное чтение. Может, и вас на мысли наведет.

Капитан справедливо заподозрил в словах священника подвох, но промолчал. Стал скучающе оглядывать каюту, зацепил взглядом стойку с дисками – записей у отца Гермиона имелось предостаточно.

– На каждый день, – пояснил отец Гермион.

Голос из динамика нараспев читал:

«Тогда Моико привели к начальнику области Люсео. Каким был он, таким и увидела его Моико: рослым и гордым, грудь в золоте, борода с колокольцами, в глазах вместо зрачков по диаволу. Он же увидел, что у нее красивое лицо, печальное и нежное, и стал жалеть ее – зачем хочет умереть за своего Бога, который так слаб, что допустил все это. Моико же сказала ему, что не боится, и он увидел, что она плачет. Это обрадовало его, потому что сперва он боялся сделать ошибку и не признать сильного Бога. «Ты плачешь! – сказал правитель Люсео. – Значит, тебе страшно!» – «Я оплакиваю не себя, а тебя, – ответила она. А волосы у нее были спеленуты шнурами в две косы, и она вытирала ими слезы. – Когда ты убьешь меня, то хотя бы в конце твоей жизни, ради души твоей, вздохни обо мне и пожалей о содеянном!» Тут один из воинов, пораженный этими простыми словами…»

– Скажите, отец Гермион, – не выдержал капитан Герхох, – вы что, всегда такое слушаете за обедом?

– Угу, – преспокойно отвечал отец