Рыбалка на другой планете

Я сидел и думал о том, что, может быть, я на лестнице упал и сейчас лежу внизу и мне все это кажется. Я похлопал себя по карману пиджака, сигареты и зажигалка на месте. Достал сигарету, прикурил от газовой зажигалки, чем достаточно удивил казаков. Предложил им закурить. И они закурили, глядя на меня. Похвалили табачок, скурив «Marlboro» в три затяжки.

– Хороший табачок, аглицкий, – сказал Иван Петрович, – нашему господину есаулу из Лондона ихнего присылали. Небось, дорогой табачок-то. Мы в основном трубки курим. А те, которые по старой вере живут, так те вообще табак не потребляют.

Разговор никак не складывался. Я не знал, что им сказать и казаки не знали, о чем меня спросить. Выручила природная сметка русского человека:

– А не откушаете ли с нами, Ваше благородие, чем бог послал, – спросил Иван Петрович.

– А не объем ли я вас, братцы, – задал я в свою очередь вопрос.

Взятое от Льва Толстого обращение к солдату «братец», кажется, срабатывало, расставляя по своим местам сословия в том месте, где я оказался. Как тепло звучит слово «братец» и как оно сильно отличается от уголовного «братан».

Я подсел к столу. Мне подвинули глиняную чашку с борщом, подали деревянную ложку без какой-либо хохломской росписи и отдельно положили половинку куска хлеба, отрезанного от большого черного каравая, лежащего на краю стола. Сами казаки перекрестились на образ в красном углу, налили борщ в большую миску и степенно по очереди стали хлебать его, поднося кусочек хлеба к ложке, чтобы не капнуть на стол.

Попробовал борщ и я. Вкус у борща был отменный, такого я, пожалуй, и не ел никогда. Жирный, наваристый и никакого следа химии от приправ. И, вероятно, не только от приправ, но и от нитратов, которые в разном количестве присутствуют во всех продуктах, доходящих до нашего стола.

– А что, Вашбродь, слышно о замирении в Крыму? Кампания вроде бы закончилась, а раненые и увечные с тех краев продолжают приезжать. Никак война до сих пор продолжается? Вот и англичане с басурманами снюхались против России войну вести. Не так давно Наполеона отбили, и опять на Россию нападают. И кыргызы тоже на нас косо смотрят, – начал разговор Иван Петрович, как командир, который ближе находится к высокому начальству и поэтому был более осведомленным во всех делах.

Его слова меня озадачили еще больше. Получается, что на дворе 1855 год. Сто пятьдесят лет назад. Да этого быть не может. Я выглянул в узенькое окно-бойницу и не увидел ничего, что привык видеть каждый день. Всюду темно и низенькие дома вокруг. Откуда-то издалека доносился лай собак. В миллионном городе лая собак не слышно. Кто мне поверит в то, что я буду рассказывать? Как это у Высоцкого: что ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах.

– Пойду я, Иван Петрович, покурю на улице, – сказал я.

– А идите, Вашбродь. Сейчас летом хорошо очень улице, – ласково сказал казак, – там шагах в десяти есть будочка такая маленькая с дверцей, так Вы там поосторожней, не ушибитесь.

Я вышел на улицу из маленькой дверки, впустившей меня полчаса назад. Под ногами был красный кирпич, которым была вымощена дорога в воротах. Осторожно выглянув из ворот, увидел то, что видел каждый день. Впереди – вымощенная каменными плитками Тарская улица, позади фонтан и разрытые газоны, около которых были насыпаны груды плодородного грунта.

Я быстро бросился к дверце, из которой только что вышел, но она была заперта и большой висячий замок красноречиво говорил о том, что никого здесь не было.

Усмехнувшись про себя, я пошел домой, ощущая во рту вкус борща с ароматным ржаным хлебом.

Не позавидую я тому, кто поднимет руку на эти ворота. Иван Петрович с казаками церемониться не будут. Не зря они появляются на изломе истории.

Страшная тайна

Случилось это не так давно. Примерно полгода прошло, но то, что со мной случилось, до сих пор отдается по спине изморосью от того, что могло произойти.

Пошел я, как обычно, на охоту, припасу взял всякого, оружие: «Вепрь» да «Белка». Ничего необычного не было. Капканы порасставил, петли натянул, к вечеру на подлете утку подшиб, суп сварил с травами. Суп получился отменный, а мясо ароматное и вкусное с юшечкой могло бы посоперничать с самыми изысканными ресторанами Старого и Нового Света.

Отвалившись в сторону от костра после сытного ужина, я закурил трубку, и стал смотреть в огонь, потягивая крепкий табак и рассматривая тонкие сизые струйки дыма. В каждой струйке рисовались картины, которые я видел во время прежних охот, а, если дым выпускаешь клубами, то рисуются лица знакомых людей. Я уже повидал всех своих соседей, даже Лёшку, как вдруг почувствовал кусочек мяса, застрявший между зубами. Я не стоматолог, чтобы зубы по номерам раскладывать, а вот тут, слева внизу, и мешает, однако. Взял я палочку, ножичком её обстругал и стал мясо выковыривать, как в ресторане зубочисткой. А не выковыривается мясо, и зубочистка ломается. Поглядев по сторонам, я увидел косточки от только что съеденной утки. Взял одну, сломал ее вдоль, и у меня получилась тонкая костяная зубочистка, которой я в считанные секунды удалил мясо. Косточка была такая приятная, что мне даже не хотелось выпускать ее изо рта. Так я и уснул, держа ее в зубах.

Проснулся я рано, очень бодрым, хотел сделать себе завтрак, но есть совершенно не хотелось, не хотелось и курить, поэтому я сразу пошел проверять капканы. Полдня я ходил по местам, где расставлены капканы, взял двух песцов, одного соболька и пару зайцев, не шибко больших, но достаточно упитанных. И все хорошо: и добыча есть, и пропитание есть, но о пище почему-то не думалось. Пришел к себе в заимочку, зверьков разделал, шкурки на рогатины повесил и думаю, надо бы обедом заняться, время-то уже к пяти часам пополудни подходит. Тут время об ужине думать, а не об обеде.

Вышел я на улицу, огонь раздул и стал думать, как мне зайцев приготовить. А кушать-то вообще не хочу. Так хлебнул водички из чайника, приготовил все на завтра, да спать лег.

Утром та же история. Не хочу есть совсем. Легкость в теле необыкновенная, энергии хоть отбавляй. Подхватился и пошел капканы проверять. Добыча-то не в пример вчерашней. Если так пойдет, то вместо трех недель через пару недель можно и домой возвращаться, шкурки выделывать да заготовителям сдавать, товар всякий на деньги полученные покупать.

И так я четыре дня не ел совсем. Худой стал. Поджарый. Лётаю туда-сюда, как пес молодой. Усталости не знаю, только чувствую я, что стал как бы себя изнутри кушать: ни одной жиринки на теле не нашел, одни мышцы, да и не плохие вообще-то. Думаю, однако, что же это такое происходит? Не первый год я на этом месте охочусь, никогда и ничего такого не было. А если я есть не стану, то в один прекрасный момент просто упаду и больше не встану. Как движок у генератора: бензин кончился, чихнул и замолк. И хоть ты чего делай с ним – не заведется, если бензина не добавишь. А в человека, когда он чихнет и заглохнет, хоть чего наливай, уже никогда не заведется. Хоть в рожу ему плюй, он тебе обратно не плюнет, как в песне поется. Даже водку налитую пить не станет.

Крепко я задумался, отчего все это происходит, а сам во рту из угла в угол языком зубочистку мою гоняю. Я ведь ее так тогда, когда зубы-то почистил, изо рта и не выпускал. Неужто она какая-то волшебная косточка? Спрятал я эту косточку в бумажку и в карман нагрудный на рубашке положил. И что бы вы подумали? Часу не прошло, как жор на меня навалился. Стал я зайца на огне жарить, весь слюной исхожу, где-то подгорело, где-то не прожарилось, все слопал, да еще чаем запил. Лежу у костра и чувствую, как истома по всему телу поползла и как мышцы силой наливаться начали. Живот, однако, бурчал шибко, но никаких последствий не было.

Через день нормальной жизни взял я снова зубочистку в рот и аппетит сразу пропал. Два дня ничего не ел. Да, думаю, опасная эта штука, надо ее выкинуть, а то так войдет чего в голову, или голова думать перестанет, так и помрешь где-нибудь от смерти голодной.