Рыбалка на другой планете

Раз пять над нами кружили самолеты с блестящими стеклами на днище – объективами фотоаппаратов. Значит, они нас разглядели досконально, это тебе не фотоаппарат-мыльница, где и лица-то трудно разглядеть.

Потом рядом с нами сбросили вымпел, фляжку такую с запиской на восьмидесяти языках, которых я вообще не знаю. Потом сбросили фляжку с запиской на английском и русском зыках. Это-то я уразумел. Предлагали большие деньги, если к ним на службу пойдем. То, что это не русские было понятно сразу. Русские на службу берут, но денег больших не обещают. Значит, американцы.

Я и говорю киту: если нам сдаться им, то из тебя сделают подопытного кролика или кита-убийцу, а меня, так как я ничего не знаю и ценности для них не представляю, утопят где-нибудь по дороге к своему стойбищу, и памятник поставят за их счет. Давай-ка, говорю, дуй к тому месту, где мы встретились, я отвязываюсь и иду домой, а ты к себе в глубину, и мы друг друга как бы и не знаем. Ты только, когда меня увидишь, крикни как-нибудь узнаваемо, поболтаем, поговорим, что и как.

Отцепился я от кита быстро. Он, жалобно брякнув на гитаре в воде (попробуйте сами), ушел на глубину, а я завёл свою «Каму» и потилипался к берегу. Несколько раз надо мной пролетали самолеты, а на берегу меня уже ждали люди в штатском, от которых попахивало водочкой, дорогими сигаретами и какой-то таинственностью. Да, – подумал я, – с ними мне придется много водочки попить.

И я не ошибся. Мне прямо в лоб вопрос задали: куда я дел моего боевого кита? Какого кита? Боевого. А откуда у меня боевой кит? И так долго мы препирались по типу: ты кто? А никто, просто так вышел. Ну, кто может поверить, что я мог на ките кататься, а кроме меня никого в море не было, и я появился неизвестно откуда и дома отсутствовал почти пять дней. Барону Мюнхгаузену не верили, что он на пушечных ядрах катался, а мне хотят доказать, что я на пушечных ядрах, то есть на ките, катался. И не верят, что я не катался.

Но зато время я с ними провел так, как не проводил никогда в жизни. И водки мы выпили немеряно, и в сауны ходили, и в бассейны, и с девками, и без девок, кайфу поймал по полной программе, но не сдался. Отпустили меня. И тут ко мне прицепились американцы.

Те сразу посулили сделать меня топающим директором, топ-менеджером, крупного исследовательского центра по изучению вселенского разума с окладом в триста пятьдесят тысяч баксов в год, и что мол, исследования я могу проводить так, как душеньке моей будет угодно. И баксы могут прямо сейчас на год вперед выдать, если я своего кита с собой в центр возьму.

С американцами я тоже водочки попил немало, в сауны ходили, и с девками, и без девок, в бассейнах купались, барбекю ихние кушали под водку. Хорошо пожил, но доказал им, что они меня не за того принимают.

Тогда наши и американцы стали следить за мной, особенно, когда я на рыбалку поеду. Подводные лодки с той и другой стороны охраняли меня, как президента их, ну, как персону шибко грата.

Да я на них и не обижаюсь. Вроде бы взрослые уже люди, чтобы в сказки верить, а все равно верят, значит, молодость их еще не прошла.

Да и моя тоже. У нас с китом место встречи обговорено. Только вот мне на байдаре далеко туда плыть.

Рыбалка на другой планете

– Так что, товарищи, – начал говорить начальник отдела, откашлявшись как будто от попавшей в горло крошки, – в нашем районе появился маньяк, или несколько маньяков. Я сейчас оттуда, – и он характерно поднял вверх указательный палец, как бы призывая к вниманию, но на бюрократическом языке жестов это означало очень высокое начальство, – и нам прямо заявили, что если мы этих маньяков не поймаем в самое ближайшее время, то нам эти крючья не в рот вонзят, а несколько пониже… Вы поняли меня? – грозно спросил он и стукнул кулаком по столу. Потом шеф сел на свое место и задумался.

Все молчали. Пауза начала затягиваться и становилась неприличной. Как будто начальник зря производил звуковые колебания, призывая нас к немедленной работе по поимке неизвестно кого и неизвестно где.

– Чего молчите? – устало спросил начальник. – Давай, начальник розыска, докладывай свои соображения, если они у тебя есть и, если твоя соображалка еще работает.

Начальник уголовного розыска, молодой, но уже начинающий стареть майор поднялся и сказал:

– Данных очень мало, чтобы делать какие-то выводы и вообще, эти маньяки какие-то странные маньяки, ни одного убийства, но ловят людей на крючок, потом аккуратно вынимают его из губы или из нёба, общупывают со всех сторон, взвешивают, а потом целуют и, дав пинка под зад, отпускают. Ну, чисто наши рыбаки, которых по телевизору показывают. Те тоже разводят приманку, мнут ее, добавляют разные присадки, как кулинары на кухне, готовят снасти, потом бросают приманку, закидывают снасти, ловят крупную рыбу, вытаскивают крючок, взвешивают, целуют и отпускают обратно в воду.

– Что говорят потерпевшие? – спросил начальник.

– Несут какую-то ахинею, в которую если поверить, то нас после доклада в психушку отправят, – сказал майор.

– Давай, говори, – махнул рукой начальник, – нас не в психушку, нас просто уволят без пенсии и выкинут на улицу, как тех потерпевших. Давай, уж говори все без прикрас.

– Одним словом, – сказал майор, – действуют два человека в зеленых комбинезонах и в масках с большими стеклами, как в противогазах. Выслеживают позднего прохожего и закидывают перед ним то бумажник, то бутылку с пивом или с водкой, женщинам подкидывают пудреницы или помаду в блестящей упаковке, молодым людям всякие гаджеты современные. И вот, как только они берут их в руки и начинают открывать или включать, как из них выскакивает крючок и впивается в тело, а преступники при помощи тонкого и прозрачного тросика тянут жертву в кусты. И тросики эти очень крепкие и почти невидимые. Как леска. Двое мужчин пробовали при помощи перочинных ножиков перерезать их, но у них ничего не получилось…

– Конечно, – согласился начальник, – чего там с перочинным ножичком сделаешь.

– Ножички, товарищ подполковник, профессиональные, их на зоне делали из углеродистой стали, и размер такой, что человека насквозь можно пропороть, мы этих жертв уже привлекли за незаконное хранение и ношение холодного оружия, – сказал майор.

– Ты не отвлекайся от сути, – сказал начальник.

– Понял, – сказал майор, – так, на чем я остановился? Ага, вот этим тросиком они и тянут их в кусты, а там начинают раздевать и дергать за всякие вступающие части тела. Затем берут такие пассатижи с экраном, хватают ими за верхнюю губу и приподнимают, как будто взвешивают. Затем целуют, дают пинка под зад и кидают вслед снятую одежды.

– Опасные извращенцы, – задумчиво сказал начальник.

– Опасные, – согласился майор, – особенно обижаются женщины, ощупанные, обцелованные, взвешенные на весах и получившие пинка под зад. Это как оскорбление, тут и крючок на пудренице забывается.

– И какие по всему этому сказанному есть предложения? – спросил начальник.

– Будем брать на живца, – предложил майор.

– Дельно, – сказал шеф, – кто определен в живцы?

– Кроме нас с вами некому, – сказал начальник розыска, – другим не поверят.

– А нам, думаешь, поверят? – спросил начальник, которого не прельщала радость болтаться на крючке у маньяков, но по-другому это дело не раскрыть, простым операм никто не поверит, как до сих пор не верят и потерпевшим.

– Поверят, поверят, – хором заголосили опера, которым ой как не хотелось идти на этот неприятный эксперимент.

В воскресенье парк был оцеплен тройным кольцом милиционеров, одетых в гражданскую форму и с метлами в руках, типа субботника по уборке территории. Всех посетителей нормального вида отправляли в другой парк, пока не закончена зачистка территории.

Майор с подполковником фланировали по пустынным аллеям, создавая иллюзию того, что люди они одинокие и никто не будет их искать в случае внезапного исчезновения.

Внезапно начальник отдела милиции увидел на тропинке бумажник, обыкновенный «лопатник» делового человека, а не тощую и потертую видимость портмоне представителя среднего класса, который потому и называется средним, что его приткнуть некуда, как крестьянина-середняка с его двойственным характером – если заработает пять лишних рублей, то его можно отнести к классу мелкой буржуазии, а если он эти пять рублей не заработает, то его можно смело относить к беднейшему пролетариату.