После конца (ЛП)

— Я дома! Где она? Выехав из Вегаса, я оставил попытки дозвониться отцу, так как знал, что посреди ночи он не ответит. Судя по припаркованной машине, он дома, но, если он еще не проснулся, я готов принять на себя обязанности хозяина. В гостиной — никого, поэтому я прохожу через двойную дверь в кухню. Из-за застекленной стены открывается вид на Холмби Хиллс. Отец сидит в кресле и вглядывается вдаль, попивая кофе. Уже одно это — явный признак, что что-то не так. Отец никогда не сидит на расслабоне. Никогда не любуется видом из окна. Обычно он пьет кофе на ходу, и к этому времени уже на полпути к офису. — Папа, — говорю я, и он оборачивается и смотрит на меня, действительно удивленный. — Майлс. Ты вернулся. — Он встает и идет ко мне. — Ну да, после того, как твои дружки увели Джуно прямо у меня из-под носа, мне показалось, что, пожалуй, пора уже домой, — я подхожу к отцу на расстояние вытянутой руки и, будучи почти одного с ним роста, смотрю прямо в глаза. — Что. Ты. С ней. Сделал? — спрашиваю я, каждое слово звучит как вызов. — Тебе-то какое дело? — язвит отец, отставляет чашку, и прячет руки в карманы. — Мне есть дело, — отвечаю я. Плевать я хотел на объяснения. Плевать на самодовольное выражение на лице отца. Мне осточертело танцевать перед ним на задних лапках в ожидании похвалы. Мечтать, что он хоть раз поведет себя как настоящий отец, а не как президент компании, приютивший подростка. Надеяться услышать что-нибудь…хоть слово…о маме. А то её словно и вовсе не существовало. Но всё это в прошлом, сейчас меня волнует другая особа, и только он знает, где её искать. — Джуно сейчас в одной из гостевых спален, — говорит он, — ее осматривал медработник.

Он скрещивает руки, будто дразнит меня. — Что случилось? — кричу я, делая шаг ближе к нему. — Что ты с ней сделал? Он отступает назад и упирается рукой мне в плечо, сдерживая мой натиск.

— Я всего лишь немного с ней побеседовал. И, к сожалению, видимо, упомянул что-то, что вывело её из равновесия. Совершенно. Всю ночь она принимала успокоительное. А медсестра приглядывала, чтобы она ничего с собой не сделала. — Джуно ничего такого бы не сделала. Она просто хотела спасти свою семью. — Значит, вы провели вместе несколько дней, и ты уже думаешь, что знаешь её? — парирует он. — Да уж получше тебя, — говорю я, — по крайней мере, наши беседы не заканчивались нервным срывом. — Иногда излагать факты прямо в лоб — лучший способ разговорить собеседника, вытрясти из него ответы. — То-то я смотрю, у тебя так здорово получилось, — говорю я, прищурившись. Лицо отца принимает по-настоящему яростное выражение, но затем он глубоко вдыхает и заслоняет глаза рукой.

— Так почему бы тебе самому не поговорить с ней, Майлс? Со мной она точно разговаривать больше не станет. Даже в сторону мою не глянет. Но у меня нет ни тени сомнения, что формула Амрита где-то в её голове. Хотя она об этом и не знает, так как не понимает, что это. Мы должны сделать всё, чтобы завоевать её расположение. Только доверяя нам, она будет говорить. В этот самый момент я ненавижу своего отца. Его деловую сущность, готовую договориться о чём угодно, чтобы добиться желаемого. Его людская сущность отключается, пока его предложение не поддержат, а затем он — возможно — снова поведет себя как живой участливый человек. Но знаете что? Я тоже не лыком шит. — Допустим, она заговорит, но какая ей с этого радость? Ты бросишь все силы на поиски её родных? — спрашиваю я. — Все доступные мне силы и средства, — обещает он и смотрит так искренне, что лишь очень сильно приглядевшись, я замечаю подергивание в уголке его глаза, выдающее ложь. Я на мгновенье запинаюсь, обдумывая, что делать дальше. Нужно убедить его, что я купился.

— Спасибо. Это единственное, чего она хочет. Я попробую убедить ее поделиться информацией, пап. Уверен, со мной она поговорит. — Вот и молодчина, — говорит отец, похлопывая меня по плечу, — что угодно, любая мелочь может оказаться крайне важной, даже если она этого не осознаёт. Только…в общем, будь поаккуратнее, сынок. Ты не представляешь насколько она для нас важна. Черными волнами накатывает на меня омерзение, но отец провожает меня из комнаты полным оптимизма взглядом. Я столько всего хотел бы ему сказать. Задеть за живое. Но, прикусив язык, я направляюсь в «гостевую», посмотреть, что можно сделать, если вообще можно. В комнате ничего не изменилось со дня маминого ухода. Здесь они с папой жили, пока её в первый раз не забрали в больницу. Затем папа переехал в другую комнату. А мама вообще уехала. В горле стоит ком. Последние несколько лет я обходил её стороной. Но здесь, согнувшись калачиком под одеялом, спит Джуно. Над одеялом виднеется только черный ежик волос и болезненно-бледное лицо. Сиделка читает книгу, сидя в кресле в уголке, но, увидев меня, поднимается с места. — Отец хочет, чтобы я с ней поговорил, — я шепотом обращаюсь к женщине. Она кивает и выходит, оставляя дверь открытой. Запершись, я осторожно присаживаюсь к Джуно на кровать. Мне хочется к ней прикоснуться, но кто знает, как она на это отреагирует.

— Джуно, — зову я, и она открывает глаза, — это я, Майлс. Ты в порядке? Она, закусив губу, мотает головой в знак отрицания- Что случилось? — спрашиваю я. — Чем отец так тебя расстроил? Она закрывает глаза и со вздохом произносит:

— Твой отец полагает, что моя звездочка, как и у остальных детей нашей общины — генетическая аномалия. Мутация, вызванная приемом нашими родителям некого сильнодействующего препарата. Препарата, который он и ищет. Под названием «Амрит». — А ты что об этом думаешь? — осторожно спрашиваю я. Она рукой смахивает слёзы с глаз и снова вздыхает. — Звучит правдоподобно, — наконец отвечает она, — и это еще одно подтверждение тому, какая паутина лжи окутывала нас с рождения. Я — результат мошенничества. Вся моя жизнь — тщательно спланированный нескончаемый обман. Твой отец думает, что я и вся моя община были частью исследования препарата, проводимого Уитом. Я не знаю, что сказать и просто беру её за руку. Рука холодная, и я принимаюсь растирать её ладонями, пока Джуно говорит. — Я ведь уже почти разобралась, во что верю, — продолжает Джуно, — но после слов твоего отца не знаю, что и думать. Я вернулась к исходной точке. Я снова абсолютно растерянна. Даже сильнее прежнего. Она опускает веки. — Ты, вообще, как себя чувствуешь физически? Идти сможешь? Джуно резко открывает глаза.

— А что? — Я ведь должен выполнить обещание, — говорю я, — вроде как доставить тебя на Дикий Запад, чтобы ты смогла отыскать свою семью, если мне не изменяет память. Хоть твой отец и врал тебе вместе с остальными, они всё ещё — твоя семья. Их всё ещё нужно найти. В пустых глазах Джуно опять зажигаются огоньки, а её губы расплываются в улыбке. Пододвинувшись ко мне, она кладет голову мне на плечо, и я крепко сжимаю её в объятиях. Через некоторое время она немного отстраняется, чтобы взглянуть мне в лицо, и нежно обводит кончиками пальцев мои глаза, нос и губы. Мы так близко друг к другу, что я чувствую её теплое дыхание, и вот она чуть приподнимает голову, чтобы соприкоснуться со мной губами. И целует меня. Её прикосновения нежнее цветочных лепестков. Она пахнет лимонными леденцами, оставленными сиделкой в вазочке у кровати. Этот поцелуй не такой сумбурный и жадный, как предыдущий. Это неторопливый поцелуй, сулящий большее. Чего бы мне как раз и хотелось: больше Джуно, больше времени. — Надо вытащить тебя отсюда, — говорю я, с трудом от неё отрываясь. — Я ждала этих слов, — отвечает она.

— Скажу отцу, что ты слишком устала для разговоров, — объясняю я, — что через несколько часов попытаюсь ещё раз. Я приподнимаюсь с кровати, но она хватает меня за руку, останавливая:

— Майлс? Я вопросительно поднимаю бровь. Сохраняя абсолютно бесстрастное выражение лица, она произносит:

— Хоть ты и не способен развести мало-мальски приличный костер, а в дикой местности не выживешь и десяти минут, никого другого я не хотела бы видеть рядом в такой момент. Ты — тот, кого бы я взяла с собой на необитаемый остров. И улыбается.