Лига мартинариев

Он выглядел таким довольным — давненько ему в голову не приходили подобные идеи!

— Всё это выдумка! — заорала я, приходя в ярость. — Если бы то, что ты говоришь, было правдой, у меня бы случился выкидыш. Ты врешь, просто беззастенчиво врешь — и всё…

— Но где-то в глубине души ты допускаешь, что это могло быть правдой?

— Если ты скажешь хоть слово Орасу, — прошипела я, сжимая кулаки.

— О нет, Орасу ни слова… ни слова… Ведь вы достигли предельного счастья. Скоро свадьба. Потом Орас станет мэром. Видишь, как всё замечательно. Ну, что же ты стоишь — беги к своему ненаглядному, пусть он выпьет драгоценную каплю твоей энергопатии. Не пропадать же такой добыче даром. Впрочем, он может сделать это и на расстоянии. Ведь он у нас асс.

Он приподнял шляпу и шагнул под дождь. Силуэт его тут же растаял во влажной пелене, а пульсирующая точка — пробоина в пустоту — осталась.

2

Кабинет Ораса был залит светом — горели бра на стенах и на огромном столе лампа. Андрей не любил подслеповатых сумерек, и в пасмурные дни по всему дому зажигал свет. Может быть, в детстве он боялся темноты и сейчас не до конца избавился от своей слабости?

Андрей что-то писал за столом, азартно исчеркивая текст.

— Это невозможно! — Он в ярости отшвырнул бумагу. — Как сказать людям, что я собираюсь их облагодетельствовать, и при этом не выглядеть вруном, и не сгореть со стыда? Может, надо просто сказать: вы бывали в моих кафе и ресторанах, покупали продукты в моих магазинах и знаете, как я умею работать. Так вот, заняв кресло мэра, я буду пахать двадцать четыре часа в сутки. А?

— Не лучше ли отказаться от этой затеи?

— Почему? — он с удивлением поднял на меня глаза. — Ты хоть понимаешь, какая обстановка в городе? Десятки погибших, сотни калек и потерявших близких. Нартов в тюрьме, Старик умер. Народонаселение напоминает перекисшее, расползающееся во все стороны тесто, кто-то должен собрать их вновь и вылепить нечто целое…

— Ты будешь месить это тесто?

— У тебя есть другие варианты?

Я села в кресло напротив него и взяла со стола предвыборный плакат. Мне плакат не нравился. Орас на нем выглядел красавцем, но вместо улыбки вышел какой-то жестокий, волчий оскал, а драпировки у него за спиной получились зловеще-красными, с черными зигзагами теней, хотя на самом деле ткань была лилового оттенка — истинно королевский цвет. Я отложила плакат.

— Андрей, ты чувствуешь боль этих людей… Тех, кто потерял близких в тайном лагере?

— Энергопатию, хочешь сказать? — он продолжал смотреть мне прямо в лицо.

Порой меня раздражала его манера разглядывать собеседника в упор, будто испытывая на прочность.

— Да, энергопатию. Ты понимаешь, что я имею в виду.

— Конечно.

— И ты поглощаешь ее?

— Да.

— Но, Андрей…

— Что — Андрей?! Я поглощаю энергопатию, но хочу, чтобы люди страдали меньше, если уж нельзя так сделать, чтобы они не страдали вовсе.

— Ты сам себе противоречишь! — раздражаясь, я повысила голос. — Энергопатия нужна тебе, чтобы достичь успеха. Если напряжение упадет, ты провалишься и ничего не добьешься.

— Что-то случилось? Я же чувствую…

Ну разумеется, он чувствовал ту энергопатию, что выжал из меня Кентис, и теперь поглощал привычную пищу. Волк, не могущий жить без крови. Волк, вызывающий восхищение.

— Просто волнуюсь за тебя, — соврала я не очень умело, но он поверил.

— Как всегда, ты все перепутала, — он попытался придать своему голосу мягкость, но не получилось. — Сначала я достигну успеха, а потом сделаю всё, чтобы страдание уменьшилось. И после этого уйду.

— Вернешься к своим булочкам?

— Конечно, ведь ты их так любишь!

— А как же твое кафе и рестораны обойдутся без тебя? Если ты станешь мэром, то будешь обязан отойти от дел.

— Я сделаю генеральным директором тебя.

Поначалу я решила, что он шутит. Потом поняла — нет, вполне серьезно.

— Но я ничего в этом не смыслю.

— И не надо. Важно другое — ты меня не предашь. Я могу тебе доверять.

Я — образец честности? Ха! В этом случае я должна была посоветовать Орасу мне не доверять.

— Уж если речь пошла о доверии, — сказала я, кашлянув. — Ты мог бы поменьше доверяться Кентису.

— Ему я вообще не доверяю, — пожал плечами Орас.

— Вот именно! Ведь он убийца! — воскликнула я с жаром.

И перестаралась как всегда.

— Я тоже, — холодно заметил Андрей.

— Но… тут совсем другое. Это была самооборона. Тебя ведь не стали привлекать к суду.

— Как и подлинных убийц.

В самом деле людям из охраны мэра удалось почти чудесным образом выкрутиться. Всё свалили на Нартова и трех погибших налетчиков. Возможно, и сам Нартов сумел бы отвертеться, если бы решился всё отрицать. Но он неожиданно признался в содеянном, а потом заявил, что наступит час, когда его оправдают и выпустят на свободу… Против остальных не было выдвинуто никаких обвинений. Никто не мог даже точно сказать, кто участвовал в том рейде. Мартинарии, которых выпустил из горящего здания Орас, едва опознали его самого. Те же, кто что-то видел и слышал, замолчали навсегда. Юрий Мартисс, спасшийся во время пожара, лишь подтвердил слова Андрея о том, что тот выпустил из каморок около двадцати человек. Самое поразительное, что против персонала приюта вообще никто не выдвигал никаких обвинений. Хотя все знали, что это был вовсе не приют, а настоящий концлагерь. Но все «врачи» и охранники твердили, что занимались лечением инвалидов и заботились о несчастных, как о собственных детях. И ни один из мартинариев их слов не опроверг!

Андрей посмотрел на часы.

— Через час в кафе банкет. По-моему, тебе пора переодеться.

Сегодня мы принимали у себя «прогрессивную общественность». Под этим расплывчатым названием значились штук пять или шесть региональных отделений политических партий и движений. Об их существовании никто не подозревал до начала предвыборной гонки. Но в последние дни телефон звонил постоянно, и многочисленные политики наперебой предлагали свою помощь, гарантируя тысячи, десятки тысяч и сотни тысяч голосов. Один совершенный псих явился с каким-то пакетом и предлагал Орасу купить его за десять тысяч долларов, гарантируя в этом случае сто процентов голосов избирателей. От психов Орас старался избавиться. Но от профессиональных политиков деться было некуда, и их позвали.

3

Для приглашенных устроили шведский стол — все равно никто бы не смог рассчитать количество приглашенных: на один пригласительный билет являлось сразу двое, а то и трое, а за ними почему-то еще лезли их жены и любовницы, и подружки жен и любовниц. Выставить их за дверь не было никакой возможности. Кто бы мог подумать, что в нашем городе столько политиков!

Первым делом гости ринулись к столу, и в ближайшие полчаса все напряженно работали челюстями. Мгновенно на плотно уставленных блюдами столах образовались многочисленные лакуны. Разговаривать с кем бы то ни было в этот момент было бесполезно: в ответ на любой вопрос слышалось лишь рассерженное мычание.

Наконец, когда первый голод был утолен, и официанты убрали со столов опустевшие блюда и принесли новые, господа политики по очереди затрусили к Орасу — высказать накопившиеся за время обеда мысли.

Какой-то мужчина лет пятидесяти в старом растянутом свитере и жеваных брюках, с матерчатой сумкой через плечо, не выпуская из рук тарелки, спрашивал у черноволосого коротышки:

— Сколько он дает на компанию? Пол-лимона? Лимон? Надо сделать так, чтобы я возглавил штаб и деньги шли через меня… — Тут он торопливо повернулся ко мне и попросил: — Дорогуша, передайте мне вон то блюдо с бужениной. Да нет, другое, на котором кусочки побольше.

Высокий худощавый мужчина со светлой бородкой в темном, почти изысканном костюме отставил на столик для грязной посуды свой бокал, давая понять, что уже насытился и подошел к Андрею.