Город-крепость (ЛП)

Я киваю и думаю о сотне вещей, что он может заставить меня сделать. Сотне, что я ненавижу.

— Одна из моих девушек доставила мне некоторые неприятности.

Нет. Нет. Нет. Все что угодно. Только не это. У меня такое чувство, что меня разрубили напополам и выпотрошили, а мои кишки намотаны на синие хирургические перчатки. Голова кружится, и мне нужно делать над собой усилие, чтобы продолжать улыбаться.

Лонгвей принялся нарезать вокруг меня круги.

— Я думаю, она общалась с кем-то посторонним. Сегодня утром мы нашли дыру в её окне, а одна из девушек заявляет, что видела ракушку на подоконнике с другой стороны.

— Что вы планируете с ней сделать?

Я рад, что большую часть еды отдал Кма, потому что у меня в желудке такой водоворот, как бывает за кормой парома. Хаос волн, разрезаемых на кусочки острым корабельным носом.

— Ты же не станешь хранить в закромах испорченное яблоко. Хотя я начинаю думать, что они все испорчены. Одна решила сбежать, вторая лезет в бутылку. Наверное, мне придется заменить всю партию. — Он качает головой, словно избавляясь от побочных мыслей. — Но если она разговаривала с кем-то через окно... Я должен знать о чем. И с кем.

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

— Ты... — Лонгвей замолкает и идет в угол комнаты, где гудит миниатюрный холодильник. — Ты поможешь мне узнать правду.

Открывается дверца, раздается перезвон бутылок и вспышка слишком яркого света. Лонгвей достает что-то, чего я не вижу. Эта вещь довольно маленькая, чтобы поместиться у него на ладони. Он закрывает дверь холодильника.

— Я уже предоставил ей немного времени, чтобы она поразмыслила над своей судьбой, если решит молчать. Мы с тобой... мы пойдем вниз и зададим ей пару вопросов.

— Но что... о чем я должен спрашивать?

— Задавать вопросы оставь мне. Если она откажется отвечать, я хочу, чтобы ты воспользовался вот этим.

Его ладонь раскрывается, словно устрица, являющая жемчужину. Вот только в мягкой руке Лонгвея лежит не драгоценность. Это шприц, тонкий, как карандаш, наполненный жидкостью цвета говяжьего бульона. Наркобарон бережно вручает его мне, держа иглу подальше от моей кожи.

На моей ладони лежит шприц с ядом. Стараюсь, чтобы рука не дрожала.

Героин.

Он хочет, чтобы я уколол её.

— Не волнуйся. Работенка не из тяжелых, — улыбаясь говорит он. — Ведь, как ты сказал, главный закон — выжить.

Джин Линь

В такси, которое я поймала, было не так хорошо, как в машине Сана. Я сижу в кресле и чувствую, буду езжу по кругу. Снова и снова. Назад, вперед, снова назад. Мимо пролетает город, но теперь уже ночной. Когда такси взбирается на Тай Пинг Хилл, видно, как сверкает Дальний город. Неоновый свет пылает на фоне ночи. Темное море. Пытаюсь разглядеть Кассиопею, но не нахожу. Её поглотил электрический туман.

Водитель оглядывается через плечо:

— Еще раз, какой номер?

— Шестьдесят два, — отвечаю я, делая вид, что мой мир вовсе не рушится. Что Мей Юи с Деем не заперты в борделе Лонгвея. Окруженные его приспешниками и оружием. Что я здесь не для того, чтобы сражаться ради них.

Это точно такой же наркозабег, что и все остальные, убеждаю я себя, хотя и понимаю, что это не так. Сделай все правильно, и с ними все будет хорошо.

Но быстрого обмена не будет. Наркотики на деньги, и все кончено. Я собираюсь добраться до человека, который посещает мою сестру. До человека, который платит Лонгвею деньги, чтобы... нет. Не могу думать об этом. Не сейчас, когда карман отягощает револьвер.

Вместо этого ковыряю заусенец. Неистово отгрызаю его зубами. Когда мы подъезжаем к дому номер шестьдесят два, на пальце не хватает кусочка кожи.

— Хотите, чтобы я подождал? — интересуется водитель.

Отрицательно качаю головой и расплачиваюсь. Водитель оставляет меня на тротуаре. Под звездами и высокими соснами. Рядом с воротами.

Дом стоит на вершине холма, за густой завесой деревьев. Здание построено по большей части из стекла, а не металла. Сквозь окна льется свет, заставляя все вокруг сиять. Десятки людей, словно куклы, курсируют внутри. Женщины в нарядных платьях. Мужчины в черно-белых костюмах. Очень много иностранцев, светловолосых.

Вечеринка. Посол устраивает вечеринку.

Люди за стеклом похожи на рыб, кружащих по аквариуму. Этот мир (все эти люди в драгоценностях и с выпивкой) пугает меня больше, чем Лонгвей со своими людьми, которые, вероятно, уже приставили пистолеты к головам Дея и Мей Юи.

Едва могу перевести дыхание. Пытаюсь сдержать слезы от страха и боли. Иду к двери.

Швейцар замечает меня. Его улыбка сменяется гримасой.

— Пожалуйста, — начинаю ныть я прежде, чем он что-то скажет, — мне очень нужно поговорить с послом.

— Он занят, — отвечает служащий. И голос у него такой же кислый, как и лицо.

— Это... это насчет Мей Юи.

— Молодой человек, я не знаю, о ком вы говорите, но вам нужно уйти. — Дверь начинает закрываться. — Пока я не вызвал охрану.

Я ловлю дверь своей левой, здоровой, стороной и проскальзываю внутрь. Швейцар кричит. Я резко бью его в голень и бегу.

Пробираюсь в самый центр вечеринки, словно бешеный поросенок. Несколько женщин с запада что-то кричат, я их не понимаю.

— Осаму! — кричу я, поскольку не знаю, что еще могу сделать.

Гости замирают. На меня устремлено столько взглядов, что я едва ли смогу их сосчитать.

— Что все это значит? — Один мужчина возвышается над остальными. Его слова грохотом разносятся по помещению. Затуманенная, контролируемая ярость. — Как ты здесь оказался?

Он старше, чем я думала. Его волосы совсем седые. На коже очень много морщин. Больше, чем у трупа. У меня в горле поднимается желчь. Пытаюсь проглотить её обратно, чтобы можно было говорить.

— Посол Осаму, мне нужно с вами поговорить.

Я кланяюсь, хотя чувствую навязчивое желание достать пистолет Дея и приставить его к мужской груди.

— Здесь не то время и место, парень. — Старые морщинистые губы вытягиваются в линию. Он смотрит в дальнюю часть комнаты. Охрана, что в любой момент выкинет меня отсюда.

Я решаю больше не тратить время впустую.

— Это важно. Это насчет Мей Юи.

Когда я произношу её имя, его глаза становятся как плошки. Челюсть сжимается. Не уверена, страх ли появляется на его лице или что-то другое.

Посол хватает меня за больную руку и тянет прочь. Мы проходим мимо возмущенного щвейцара, разминающего ногу. Оказываемся снаружи, напротив дома, возле фонтана. От нашего дыхания образуются облачка пара.

— Откуда ты узнал про неё? Как смеешь приходить в мой дом, угрожать моей чести перед моими гостями и моей женой!

Мои. Мои. Мои. Он выплевывает мне в лицо это слово снова и снова. Слюна попадает мне на щеки.

Смотрю прямо на этого человека. На выпяченную грудь и пухлые щеки. Тяжелую гордость в глазах. Смотрю на него и ненавижу. Это чувство снедает меня, бежит по рукам. Леденит грудь и живот. Как будто все, что я ненавидела раньше, объединилось в одно: Куен, отец, Лонгвей. Мне даже становится трудно говорить.

— Мей Юи попала в беду. Лонгвей утверждает, что застукал её за чем-то таким, чего ей делать не следовало. Он собирается её наказать. И не хочет, чтобы вы узнали.

Я произношу каждое слово так, будто оно из моего собственного мира. Я стараюсь привести его в равновесие. Сохранить его.

Пальцы посла сжимают меня крепче мышеловки. В его взгляде видна сила. Он пытается понять, не вру ли я.

— И откуда ты это узнал?

— Я... я работаю наркокурьером у Лонгвея. Одна из девушек из борделя отправила меня к вам. Сказала, что это срочно. Вопрос жизни и смерти.

Последние слова, похоже, убедили его. Осаму отпускает мою руку и возвращается к двери. Я оглядываюсь на окна-стены, где множество бледных лиц вглядывается через стекло. Смотрят на меня.

Посол перебрасывается словами со швейцаром и берет самую большую куртку, чтобы прикрыть праздничный наряд. Его туфли из изысканной кожи проносятся мимо меня.