Через сто лет

– Беги-беги, – повторила Костромина.

Я уже было сорвался, но тут вспомнил. Сунул руку в карман, достал резиновую мышь, кричащую не своим голосом. Взял и протянул ее Костроминой.

– Это что? – спросила Костромина.

– Мышь. Но она неправильная только.

– В каком смысле?

Я взял и сжал мышь, и она запищала пронзительным голосом, хотя раньше всегда крякала, я ведь точно слышал. Для убеждения себя в этом я еще несколько раз сжал мышь, и она снова пискнула.

– Она раньше крякала, – сказал я. – Точно крякала.

– Раньше крякала, сейчас не крякает. Это мило. Спасибо. Конечно, это не букет роз, а подержанная каучуковая мышь… Но все равно. Приятно. Поленов, я вижу, что ты все-таки на верном пути, ты меня радуешь. Беги.

Костромина взяла мышь, подержала ее в руках и спрятала в карман.

А я побежал.

По пути я думал о том, что сегодня выдался беспокойный день. Школа, потом соулбилдинг с вышкой, потом Костромина с Кузей, теперь вот за цветами бегу. Существование как-то ускорилось, непривычно и непонятно. Кузя не произвел на меня особого впечатления. Вот теперь бежал. Ну, не очень далеко, конечно, я убежал – наткнулся на велосипед. Мощный, современный, и всего-то руль свернут, наверное, девчонка бросила, чинить не стала. Я быстренько выправил руль и покатил на Трубную.

Было часов девять, рабочий день закончился, на улицах было уже достаточно много народа, который бродил туда-сюда, возвращался домой или наоборот, заранее двигал на свою смену или просто не знал, что ему делать. Мне приходилось между ними лавировать, пару раз я сшибал незнакомых вуперов, пару раз они меня сбрасывали на асфальт, и один раз я едва не угодил в люк, который забыли закрыть. Город я пересек минут за сорок, это было неплохим результатом для вечера и дождя.

Трубная тянулась от Соленого холма в сторону запада, я, с трудом удерживая баланс на скользкой брусчатке, катился вниз. У подножья холма случилось-таки зловещее – штаны затянуло в цепь, колесо заклинило, меня швырнуло вперед, я пролетел метров десять, в лязге, воде и грязи. Сел.

Передо мной текла река. Завод металлопластики на противоположном берегу сбрасывал в реку теплую техническую воду, и здесь было теплее, чем в городе. Снега здесь совсем не было, даже единичных снежинок, только дождь. Он заливал город, реку, рыбаков на серой песчаной отмели, и далекое Заречье на излучине, и лес, черный и понурый от воды. Над лесом парусами взвивался туман, а еще за туманом проглядывал свет от уже севшего солнца, и над ним плясала вечерняя радуга, розовое пространство, распиленное на семь ярких полос, все это называлось красотой. Каждый год к нам приезжали художники, наши, вупырские, а два раза даже настоящие, люди. Они устраивались здесь, на Набережной, и рисовали радугу, а мы прибегали смотреть – и висели на Старом мосту, глядели, как художники рисуют водоустойчивыми красками и как дождь эти краски все равно размывает, как этюдники плачут как будто разноцветным счастьем.

Наверное, зимняя радуга была единственным, что оправдывало существование нашего города. Именно из-за нее река еще текла, болота не выплескивались на нашу сторону, а солнце всходило.

Сейчас художников на реке не было, но я все равно представил эту красоту, попробовал уцепиться за нее, но, как всегда, у меня не получилось ничего. Я, как всегда, увидел лишь реку, серую, холодную, в пузырях дождя, коричневую глину, скучные камни, пар, идущий над водой, у Старого моста дом со съехавшей набок крышей, парник, похожий на стеклянный куб.

Видимо, в этом доме и обитал цветник. Цветовод то есть. Мастер георгинов.

Забора никакого не виделось, и вообще никаких укреплений, я вдруг подумал: а что, если пойти к этому цветочному вуперу и просто попросить? Дай цветочек, а? Но потом почти сразу подумал, что выпрошенные цветы наверняка не имеют такой ценности, как цветы, похищенные во имя любви, и решил не идти прямым путем.

Я стряхнул с себя остатки велосипеда, хорошенько размахнулся и зашвырнул их в реку. Потом двинул к парнику. Парник пробил головой – почему-то мне показалось, что делать надо именно так. Пробил и проник внутрь. Тут было тепло и влажно, под прозрачным потолком тянулись горячие трубки, на которые капала вода, отчего в парнике создавалась тропическая атмосфера.

Цветы.

Много цветов. В цветах я не разбираюсь. Как-то раз, лет, наверное, много назад, отец вдруг принес матери цветы. Кажется, наступил какой-то древний праздник, и отец взял и подарил матери букет. Пять цветков, такие длинные, вроде бы тюльпаны, но не тюльпаны, с каким-то названием. Мать не знала, что с ними делать. Понюхала зачем-то, потом прижала к груди. Потом побежала к Лужицким, за луком, и почти полчаса натирала глаза – слезы все-таки побежали. Вот именно такие цветы я увидел первыми, белые, как тюльпаны.

Тут были и настоящие тюльпаны, оранжевые, с сочными зелеными листьями, пахшими горькой травой.

Тут были белые цветы, похожие на большие ромашки, примерно такие, кстати, растут под трубой на кладбище, но эти, конечно, больше и тоньше.

Розы еще – их я знал по обложкам книг про любовь, нежность и беззаветность. В парнике было много разновидностей этих роз, и холодные синие розы, как сгущенный ветер. И простые, и кругленькие аккуратные розочки, напоминавшие маленькие бочонки. И богатые алые розы, сочные, на которые хотелось не только смотреть, но которые хотелось и пожевать, с капельками росы.

В парнике было много цветов, которых я вообще не знал. Такие высокие розовые цветы, напоминающие глубокие кувшины, и лохматые бархатистые цветочки, и мелкие, с виду упругие шарики, и крупные шары, и еще другие-другие. Много всего, видимо, цветник с Трубной был настоящим ценителем, знатоком и цветочным аматером. Поэтому я решил набрать побольше всяких цветов, потом уже разобраться. Для начала выбрал ромашки.

Размял пальцы – с цветами нужна осторожность, я помнил это по бумажным цветам, выбрал цветок, взял за стебелек. Он должен был оборваться, но он только вытянулся, сразу на полметра, и желто заблестел. Я дернул сильнее.

Стебелек все-таки оборвался.

Проволока. Медная. Лепестки цветка осыпались, оказались пластмассовыми, ненастоящими. Я попробовал еще. Обманные ромашки. Подумал, что это шутка, сразу, дурак, не догадался, к розам потянулся.

Розы оказались бумажными. Желтые цветочки вырезаны из материи, цветы-шарики были стеклянные, они крошились от первого прикосновения, и крупные шары тоже, но хуже всего обстояло с тюльпанами. А синие цветочки были совсем хитрыми, я никак не мог их сорвать, пришлось приложить силу. Стебли сломались, из-под краски показался черный металл.

Железные.

Я представил. То есть мне было видение, кажется, это так называлось. Как я стою возле дома Светы с железным букетом, сверху падает дождь, а я пою какой-нибудь романс про лампу, которая не горит. И Света, этим романсом очень растрогавшаяся, открывает мне дверь. А я протягиваю ей чугунные тюльпаны. Она еще дальше растрогивается, или растрагивается, не знаю уж, как там. Короче, трепещет вся от удивления, букет принимает, а он бряк, слишком тяжелый. И все ноги отдавило.

Света вопит, а я как дурак. А я как всегда. Красиво. Здорово. Такая вот лубоф, такие вот тюльпаны.

Вздохнул я, огляделся. Гляжу – цветочек. Такой красненький, незнакомой формации. Произрастает в кадке расписной. Самый-самый симпатичный, просто рододендрон, араукария какая-то, я такие цветы и на обложках книг даже не видел. И вроде как настоящий. Самый, что ни на есть, не пластик и не алюминий, так мне показалось. Прыг я к нему, руку протянул, прихватил, а тут и зазвенело. Сигнализацию к цветочку провел садовод, хорошо хоть электричество не подключил. Но мне что, я цветок цап…

А он у меня в руке и рассыпался, одна каша разноцветная осталась, прах и сок, перестарался, идиот, пережал. Надо было хоть потренироваться заранее на бумаге.

Можно, конечно, компенсаторы использовать. Перчатки, ботинки или вообще костюм целый. Демпферы, сервоприводы с обратной тягой, надеваешь все это на себя – и можно почти как человек ходить. Только опасно – мышцы начинают против серверов работать и еще больше от этого укрепляются. И в один прекрасный день демпферы перестают справляться, костюм разлетается, и ты становишься в два раза сильнее и в полтора раза больше. А катаболизма у нас нет практически – стал сильнее – будь сильнее и дальше, видел я таких вуперов демпфированных, в двери не пролазят.