Через сто лет

Как-то раз я попробовал. Потратил целый день, стараясь понять и хотя бы чуть-чуть это делать. Это было трудно. Хоть леска и была ноль пять миллиметров, но ухватить ее для нас тяжело. Ее трудно даже взять пальцами, не говоря уж о том, чтобы размотать бороду. Мне всегда представлялось, что распутать бороду невозможно. Однако дедушка справлялся с этим довольно быстро, сто метров распутывал часа за три, чем вызвал к себе всеобщее уважение.

Как оказалось, секрет был прост. Распутать бороду можно было только постепенно. Сначала найти конец, потом распутать первый узел, затем второй, ну и так далее.

Я неожиданно подумал, что этот метод может подойти и здесь. Выдирать Турбину и тренера не разом, а по проволочке. Одну проволочку, другую и так потихоньку освободить неожиданно плененных.

Кстати, дедушка мой совершенствовал свое искусство и в конце мог распутать сто метров лески диаметром ноль три миллиметра. Правда, на это ему требовались почти полные сутки.

Я вытягивал проволоку, отбрасывал ее в сторону.

Остальные вупы довольно быстро поняли, что надо делать, и пришли на помощь. Без особой активности, но тем не менее. Они встали рядом со мной и тоже вытягивали по проволочке, по одной, по две.

Мой дедушка был прав. Не прошло и часа, как мы откопали Турбину. И еще через двадцать минут тренера – он шевелился сильнее и сильнее запутался. Но и с ним мы тоже справились.

Надо сказать, выглядели они отвратительно. Тренер и Турбина. По большей части из-за помета. В помете они были вымазаны плотно, с ног до головы, пахли соответственно. Плюс разорванная одежда. Ну и, конечно, они изрядно погасли и здорово напоминали сомнамбул.

Тренер кое-как отряхнулся, а Турбина стала спускаться вниз просто так, в таком виде. Она все-таки что-то сломала, то ли руку, то ли ногу, или ребра, потому что она спускалась с ощутимым грохотом, чем-то явно цепляясь.

Тренер полез вниз не сразу, постоял молча, собираясь с мыслями, но так ничего и не сказал, махнул рукой и начал спускаться по лестнице. Он спускался в явной печали, но я подумал, что в целом эта история на него окажет позитивное влияние. Это ведь тоже опыт и, собственно, соулбилдинг. Тренировка смирения. Тренеру было наглядно показано, что вся наша мощь иногда оказывается вовсе не мощью и может быть повержена даже такой прозаической вещью, как воронье гнездо. Это серьезное и полезное знание, и вообще, не зря я сходил на соулбилдинг.

Остальные строители души тоже отправились к земле. Я уже собрался отправиться вслед за ними, как вдруг увидел: при падении Турбина обронила резиновую мышь. Мышь лежала совсем недалеко от меня, метрах в трех, надо было только подлезть под проволоку. Не знаю, зачем мне понадобилась эта мышь, но я полез за ней. Опустился на четвереньки, просунулся под проволоку и попытался дотянуться.

Но не получилось, резина, из которой была отлита мышь, успела окоченеть и выскользнула из-под пальцев, отскочила дальше под гнезда.

Я помнил о том, как запутался тренер, и старался не совершать резких движений, чтобы не запутаться, полз аккуратно и дополз – поймал мышь и сунул в карман. Зачем-то. Наверное, мне понравилось, как она крякает.

Вылезать из-под гнезд оказалось сложнее, приходилось пятиться, лежа на спине, подтягиваться исключительно за счет силы пальцев.

Но я справился. Выбрался.

И тут же что-то черное кинулось мне в лицо с явным намерением лишить меня зрения.

Ага, ворона.

Глава 9

Чугунные незабудки

Лежал дома немного исклеванный.

Едва я выбрался из-под проволочных гнезд, как вороны накинулись на меня всей своей стаей. И оказалось, что клюются они вполне себе ощутимо. Во всяком случае, когда я оказался уже на земле, целых мест на мне осталось немного. Птицы растрепали куртку, разорвали комбинезон и сильно избороздили голову, так что пришлось срочно разогревать клей и замазывать им все порезы. Это, кстати, важно, кожа на голове в местах повреждений частенько нарастает диким образом, поэтому даже самые мелкие порезы лучше всегда заклеивать.

И вот я едва-едва заклеил порезы и пораны и сидел, чувствуя, как смола стягивает шкуру на голове, как вдруг заявилась Костромина. Не одна. С собакой Кузей.

– Кузя выздоровел, – сказала она. – А ты как? Понравилось на билдинге?

– Ага… – машинально ответил я, потому что все мое внимание сосредоточилось, само-собой, на Кузе.

Кузя был…

Обычной собакой. Непонятной породы. Не слишком высокий, не слишком низкий, с довольно длинной голубоватой шерстью, закрывающей глаза. Он был как раз такой собакой, какой должны были быть все собаки. Собачистой.

Конечно, Кузя меня испугался здорово. Тут же спрятался за ноги Костроминой и выглядывал из-за них с настороженностью, немного подвывал и дрожал корпусом. А Костромина принялась сразу приговаривать дурацким неестественным голосом, советовать ему меня не бояться, я не такой уж и страшный, и в случае чего она Кузю от меня защитит и все такое.

Но Кузя на эти уговоры не поддавался, вертелся, желал сорваться с поводка и сбежать. Тогда Костромина велела мне проявить по отношению к Кузе хоть какое-то гостеприимство, а не стоять, как мумия.

Я стал усюсюкать и улюлюкать, часто видел, что люди в кино так с собаками разговаривают, и это, как ни странно, подействовало, Кузя немного успокоился, во всяком случае, перестал выть и пытаться удрать, просто сел, низко наклонив голову.

Дрожать не перестал.

– Вот видишь, – сказала Костромина. – Всего можно добиться добрым словом и человеческим отношением. Если только захотеть. Вот, допустим, тебе понравилась Света…

– Мне? Понравилась Света? – к.б. удивился я. Нет, мне Света, конечно, понравилась – как она мне могла не понравиться? Но ведь Костромина имела в виду совсем другое.

Костромина серьезно кивнула.

– Вот ты прислушайся к себе – и поймешь: она тебе нравится, – заверила меня она.

– Да не…

– А ты прислушайся, – настаивала Костромина. – Ты обещал!

Костромина сощурилась.

– А как прислушаться-то? – спросил я.

После этих приключений на вышке я совсем стал туго соображать. Не соображалось. Надо бы денек перерыва…

– Кстати, где это ты так? – Костромина кивнула на заклеенную голову.

Мне почему-то стало стыдно признаться в том, что меня покусали вороны, и я сказал:

– Да с велика упал. После соулбилдинга возвращался, переднее колесо сложилось. Вот…

Потрогал пальцем лысину.

– Понятно. Но это тебя не освобождает. Давай, прислушивайся. Это просто. Закрой глаза, представь Свету и почувствуй.

– Да мы же не можем…

Костромина изобразила нетерпение.

– Ясно, что не можем. Но мы можем представить, что это такое. Ты что, зря совсем на билдинг сходил?

– Нет, не зря…

– Вот и докажи. Представь Свету и представь, что ты мог бы почувствовать при ее представлении.

Сложно. Особенно после поклевания воронами.

Но я послушно закрыл глаза и стал представлять.

Света. Красивая. Человек. Человек. Вот она стоит перед доской. Одна. Маленькая. Слабенькая. Сердце колотится, как у птички. Человек. Если упадет – больно, если ушибется – синяк, если свернет шею – то все, умрет. Если упадет с десяти метров, тоже умрет. Как ваза. Легко разбить, легко поломать.

Ничего. Я не чувствовал ничего. Как всегда.

– Чувствуешь? – строго спросила Костромина.

– Да, – сказал я. – Чувствую. Вроде как сердце…

Я потрогал за сердце. Ну да, за сердце, слева.

– Я же говорила. – Костромина схватила меня за руку. – Говорила. Сердце ускоряется.

С утверждением. Но и с опасением тоже. С опасением, что оно не ускоряется, что это я прикидываюсь.

– И что? Стучит, допустим.

Я все никак не понимал, что Костромина хочет мне сказать.

– Ты влюблен в Свету.

Вот что она хотела мне сказать.

Так.

Костромина наклонилась и взяла с пола Кузю. Кузя послушно устроился на коленях, посматривал на меня волком, маленьким таким волком.