Пейзаж с видом на кладбище

– И меня любит? – удивился Славка. – А откуда же он обо мне знает?

– Христос, – священник, обернувшись на распятие, перекрестился, – не только знает тебя, но и видит всё, что происходит с тобой. И хорошее, и плохое, – добавил он.

– А если знает, то зачем ему рассказывать? – спросил Славка, чуть осмелев.

– Чтобы Господь увидел, что ты сожалеешь о своих скверных поступках и просишь прощения за них, – пояснил батюшка. – Он ведь любит тебя и Ему плохо оттого, что ты совершаешь нечестивые поступки.

«Знает, – у Славки не оставалось сомнений, что священнику кто-то рассказал о его страшной тайне. – Но кто? Бог? Значит, Он действительно всё видит…»

– Я ведь не хотел! – выкрикнул Славка. – Симонян первый начал.

– Я знаю, – сказал батюшка и улыбнулся. – Вот поэтому ты должен всё рассказать и не носить этот грех в себе.

– Богу рассказать? – спросил Славка, посмотрев на распятие.

– Рассказать мне, а Господь всё услышит, – священник снова перекрестился. – Приходи завтра утром на исповедь, я тебя буду ждать.

– Что он тебе говорил? – спросила Оксана, когда они вышли из храма.

– Сказал, что нужно исповедаться – покаяться в своих грехах.

– И ты пойдешь?

– Пойду, – твердо ответил Славка.

Теплый мартовский ветер гнал по небу темно-синие клочки туч. Выглянувшее из-за них солнце Прощеного Воскресенья заполыхало на близких куполах церкви.

Но на следующий день Славке так и не удалось сходить в храм – не пустил Гунявый. «Не занимайся ерундой, горбатый», – буркнул он. Казалось, твердое убеждение покаяться в своем единственном, как думал Славка, грехе откладывалось изо дня в день и вскоре стало каким-то размытым и не столь важным. «Нет, я, конечно, исповедуюсь. Но не сегодня, а как выкроится свободное время…»

Пришла настоящая весна. Растаял снег, высохли лужи, и стремительно – как это бывает на юге – зазеленела трава, на деревьях набухли почки. Славка с Оксаной, прежде чем идти спать в землянку, подолгу бродили по кладбищу. Они перекидывались парой ничего не значащих фраз и, мельком взглянув друг на друга, надолго умолкали. Славка давно хотел сказать девушке, что она… Он вздыхал, не зная как сформулировать свои слова, и словно нечаянно притрагивался к ее руке. Славка останавливался, поправлял выбившуюся из-под платка прядь Оксаниных волос. Его подруга, смущаясь, краснела и, легонько отстранив его руку, шла дальше.

Однажды Славке довелось случайно увидеть, чем занимались забредшие на кладбище парень с девушкой. Сначала они, сидя на скамейке, долго целовались. Затем переместились на траву между могилок. Парень снял с девушки майку, джинсы, а вскоре, продолжая ласкать свою подругу, и нижнее белье. Славка, затаив дыхание и боясь пошевелиться, наблюдал за парочкой. Они сблизились, нежно касаясь друг друга и шепча какие-то слова, и стали одним целым. Славка впервые в жизни видел физическую любовь. Иногда по ночам обитателям землянки приходилось слышать, а то и наблюдать похабные манипуляции вожака со своей неопрятной пассией. Славке становилось противно и отчего-то стыдно перед Оксаной. Он накрывал девушку полой своей куртки и тихонечко шептал ей на ухо сказки, которые ему рассказывала перед сном мама. Вскоре мерзкая возня вожака и Любки прекращалась. Через несколько минут приют обездоленных наполнялся исполинским храпом. Но Славка слышал лишь дыхание Оксаны. Она лежала, доверчиво уткнувшись лицом в его шею. Славке хотелось погладить ее худенькие плечи, поцеловать в щеку, но он не решался это сделать. Он закрывал глаза и уносился из убогого мира реальности в далекие и, казалось, несбыточные грезы своих фантазий.

…Новенькая, сверкающая на солнце машина останавливается возле церковных ворот. Славка, одетый в элегантный черный костюм, выходит из автомобиля и подает руку Оксане. Она – в длинном белом платье – ослепительно красивая и словно невесомая. Сейчас их будут венчать. Невеста берет жениха под руку, и по каштановой аллее они идут к храму. Славка с Оксаной счастливы и не отрывают друг от друга влюбленных взглядов. В толпе зевак они замечают дядю Сашу, Любку, Гунявого и остальных нищих. Но почему Гунявый снова ухмыляется, словно задумал что-то недоброе? Оксана, похоже, тоже пугается и, ища защиты, прижимается к плечу суженого.

– Не бойся, любимая, – говорит Славка и ободряюще смотрит на невесту. Но что это!? Перед ним стоит вовсе не Оксана, а одетая в тряпье какая-то женщина с обезображенным лицом. Славка вскрикнул и проснулся.

– Что случилось? – приподняла голову Оксана.

– Ничего, Ксюша. Спи, – он поплотнее прикрыл девушку полой своей куртки.

Веселыми липовыми листочками зашелестел апрель. Зажужжали мохнатые пчелы, бодро затренькали желтобокие синицы. Раздвигая землю на могилках, словно привет от покойников, встали столбики алых тюльпанов и пронзительно желтых нарциссов.

– Горбатый, подь-ка сюда, – однажды вечером гаркнул дядя Саша и для пущей убедительности громко выругался.

Славка с Оксаной, как всегда, находились чуть поодаль от остальной честной компании.

– Чё, в падлу рядом с нами сидеть? – вожак клюкою ворошил в костре тлеющий хворост.

– Голубая кровь, – хихикнула Любка, заглядывая в глаза дяде Саше.

– Заткнись, дура, – Папа сплюнул в огонь и повернулся к Славке. – Через неделю – на Пасху – на другом конце города открывается новый храм, – дядя Саша достал из кармана трубку и стал набивать ее табаком. – В праздник все будем работать там, – он окинул взглядом своих подопечных, остановив его на Славке. – А с тобой мы завтра поедем договариваться с местной братвой, чтобы нас оттуда не поперли. – Дядя Саша вынул из костра головешку, и воздух разбавился едким табачным дымом. – Гунявый, Любка, Оксана – с утра, как всегда, идете к церкви.

Славка задрал голову. Новый храм был большой и красивый. Золоченые купола упирались в высокое голубое небо. Колокольный звон широко и гулко стелился над городом. Славка хотел было заглянуть в открытые двери церкви, но дядя Саша дернул его за руку.

– Нечего тебе там делать, горбатый, – хмыкнул он. – Наше дело – паперть, а дорогу туда забудь: рылом, брат, не вышел.

Местных нищих они нашли в кустах, за церковным забором. Убогие сидели на траве и пили из горлышка вино, передавая бутылку друг другу.

– Здорово, братва, – дядя Саша присел рядом и положил клюку на колени.

– Здоров, коли не шутишь, – ответил лохматый, давно не стриженый мужичок с красным лицом. Судя по интонации, он был их главарем. Папа достал из кармана несколько мятых десяток и положил деньги на траву перед мужичком.

– Угостите вином, бродяги?

Красномордый, немного подумав, протянул ему початую бутылку портвейна. Дядя Саша, приложившись к горлышку, сделал несколько глотков. Вскоре один из нищих сбегал за добавкой, и разговор принял деловой оборот.

Славка не прислушивался к обсуждению процентной доли заработка от их пребывания на паперти. Он рассматривал храм. «Красивое здание, ничего не скажешь… На самом ли деле здесь Бог проживает? А в той церкви, возле ворот которой мы с Оксаной стоим – тоже? И сколько их тогда? Любка не раз говорила, что Бог един. Тогда как же Он везде успевает? Может, оттого, что Бог так занят, Ему не удалось уследить за моими родителями. Почему Он их не спас? И почему Он так сильно наказал меня? Кого бы знающего расспросить об этом?» – подумал Славка.

Возвращались они на кладбище, когда уже стемнело. Дядя Саша был немножко пьян и, как никогда, словоохотлив.

– Необходимость такая, горбатый, – оправдывая своё состояние, говорил он. – Для них, – Папа ткнул палкой в сторону недавних собутыльников, – непьющий человек подозрительнее мента. Вот и пришлось маленько нажраться, – дядя Саша шумно втянул в себя воздух. – Ты не пробовал еще пойло, горбатый? – вожак остановился, грозно посмотрел Славке в глаза и вдруг расхохотался. – А кралю-то свою пощупать хоть успел? – Он достал из кармана трубку и сказал: – Пора, брат, пора… – и вполголоса добавил: – А потом я попробую.