Через сто лет

Девушка помотала головой.

– Внимание! – повысил голос тренер. – Внимание, все смотрим, что такое пощечина!

Кружковцы внимательно поглядели на своего руководителя.

– Пощечина производится так, – сказал тренер и с размаху влепил оплеуху голубушке.

Хорошо так, от души.

Голова у девицы дернулась и хрустнула шеей, сама она покачнулась, но на ногах устояла.

– Ну? – тренер поглядел на свою воспитанницу.

– Что? – спросила та.

– Рыдать надо, – подсказал кто-то сбоку.

Девица попробовала зарыдать. По ее лицу прошло несколько отрепетированных конвульсий, оно скомкалось и сморщилось, но слезы не потекли. Тогда тренер на всякий случай влепил ей еще одну пощечину. И уже почти получилось, я был готов поверить, что через секунду из ее глаз потекут слезы…

Но тут Турбина сжала крякающую мышь и сбила весь настрой.

– Ничего, – утешил тренер. – Мой опыт в соулбилдинге показывает, что примерно за год регулярных занятий можно научиться испытывать любое чувство. Я, разумеется, говорю о внешнем проявлении, но по законам психофизиологии и бихевиористики внешнее рано или поздно пробудит и внутреннее.

– Любое? – спросил я. – Любое чувство?

– Любое, – подтвердил тренер. – Вот смотри. Радость, печаль, отчаянье.

Тренер встал передо мной, улыбнулся, и через несколько секунд у него из глаз потекли слезы. Соулбилдеры поглядели на своего учителя с большим уважением. И я тоже, если честно. Так развить слезные железы и разработать слезные протоки мог только большой профессионал. Все-таки в который раз убеждаюсь – Москва ушла гораздо дальше нас в культурном отношении.

– Это отчаянье, – сказал тренер. – Сложное, со многими оттенками, комплексное чувство…

– А любовь? – перебил я. – Любовь можно научиться испытывать?

Турбина крякнула мышью.

– Можно, – кивнул тренер. – Правда, честно тебе скажу, я не знаю ни одного такого случая. Но почему, собственно, нет? Если остальные чувства можно постепенно развить, то почему нельзя развить любовь?

– Разве любовь бывает постепенная? – спросил я. – Разве она не сразу случается? Как балкон, как грузовик?

– Любовь – тоже комплексное чувство, – авторитетно поправил меня тренер. – Она бывает как сразу, так и постепенно – на это есть точные указания в авторитетных источниках. Но, должен тебе признаться, для того, чтобы возникла любовь, нужно очень и очень стараться. Не лениться, держать себя в строгости, упражняться регулярно. Гигиена души должна быть на высоком уровне. Опять же энергетические затраты… Но дорогу осилит…

Тренер сделал паузу.

– …Идущий, – нестройным хором закончили кружковцы.

– Правильно! – улыбнулся руководитель. – Идущий. Но тему любви мы будем разбирать на одном из будущих занятий, а сейчас у нас все-таки страх. Страх. Как говорили классики, страх открывает двери. И я полностью с этим согласен. Потому что они имели в виду двери здесь.

Руководитель постучал себя по голове.

– Поэтому сегодня у нас будут практические занятия по теме «Страх». Разберем один из самых распространенных страхов…

Вуп с обожженным ухом потрогал себя за мочку.

– Собираемся и выходим на улицу.

Вупы послушно встали и стали выходить. Тренер подошел ко мне и спросил:

– Почему тебя интересует любовь?

Я пожал плечами.

– Да так, – сказал. – Книжку в коллекторе нашел, вот и подумалось…

– Правильно, – похвалил меня тренер. – Думать полезно. И желать полезно. А сейчас пойдем, разберемся со страхом.

И пошли.

Мы все спустились на первый этаж, а потом и вообще вышли на улицу. Сбились в кучку. Дождь капал не очень сильно, так, скорее не дождь, а изморось. По мне, лучше изморось, не люблю, когда капли по голове бьют.

– Сегодня, друзья, мы разберем одну из разновидностей страха, – объявил тренер. – Страх высоты.

Тренер указал пальцем.

Тут я все, конечно, понял. Остальные, кажется, тоже, потому что дружно посмотрели на старую телемачту.

– Девяносто с лишним процентов человечества были подвержены страху высоты, – сообщил тренер. – Этот страх был так же естественен для них, как дыхание. Оно и неудивительно – человек для высоты не приспособлен совершенно. Человек может научиться плавать, летать – никогда. Страх высоты заложен в человеке генетически. Поэтому он заложен и в нас. И наше дело – его развить.

– С вышки, что ли, прыгать будем? – спросила Турбина.

Тренер не ответил, сделал приглашающий жест в сторону мачты.

Соулбилдинг.

Наверх мы лезли долго. Ступеньки были скользкие, покрытые лишайником и водой, то и дело кто-то срывался и со скобяным звуком гремел вниз по лестнице, забранной полукругами проволоки. Тогда все останавливались и ждали, когда упавший вскарабкается обратно и займет свое место.

Я лез предпоследним, надо мной лезла Турбина, она срывалась со ступенек чаще остальных и, крякая мышью, падала на меня. Каждый раз говорила одно и то же:

– Извини, я не хотела.

После чего начинала взбираться обратно, а два раза так и вообще мне на голову наступила, и когда наступала, не извинялась.

– Ничего, немного осталось, – подбадривал тренер, лезший последним.

Но это немного тянулось и тянулось, мы все лезли и лезли. Ветер становился сильнее и холоднее. На ступеньках встречалась наледь, жирная и рыжая от ржавчины, она была похожа на что-то живое, дотрагиваться до нее было неприятно. Иногда мы останавливались на площадках и немного к.б. отдыхали. По-настоящему уставать было не от чего, но мы все равно отдыхали. Я понял, что это задумка тренера – люди ведь, если бы лезли на вышку, останавливались бы и отдыхали. Вот и мы тоже останавливались. Смотрели на город.

Сначала он как-то нависал. Нет, он был внизу, но все равно нависал, охватывая со всех сторон. Черный, с желтыми огнями окон и фонарей, которые делали черноту только чернее. Он выглядел совсем неподвижно, и если бы не фары редких грузовиков, ползущих по улицам и набережным, можно было бы подумать, что город мертв.

С запада город огибала река, тоже черная и беспросветная, как разлившаяся нефть, как открывшаяся бездна. Со всех остальных сторон город окружали леса, когда-то давно выгоревшие, когда-то давно съеденные короедом, а теперь из-за работы климатической установки верно превращающиеся в болота.

Чтобы мы не впадали в ступор при виде этой безнадежности, тренер рассказывал о будущем. Что следующим летом планируется провести целый ряд мероприятий. Лес будет залит напалмом и выжжен, болота осушены, на их месте разобьют поля подсолнухов и светлые просторные парки. Река будет очищена от ила, ряски и мусора и начнет течь. Очистится и атмосфера. Конечно, совсем воду из нее убрать не получится, но это будет чистая и светлая вода. И никаких мокриц. И никаких червей.

Мы слушали тренера, потом ползли дальше.

Мне казалось, что я нахожусь на дне большой чаши, однако чем выше мы поднимались, тем больше земля выгибалась в обратную сторону, потом она стала плоской, как бумажный лист, а потом начала медленно отгибаться вниз, и сделалось окончательно видно, что земля на самом деле шар.

До верхней площадки мы добрались, наверное, за час. А может, и дольше, конечно, я не заметил время. Отметил, что немного замерз, значит, ползли мы долго.

На верхней площадке телемачты было грязно и сильно воняло сразу всем, сыростью, тряпками, землей. Тут оказалось много земли, черной, рыхлой, с кочками и высохшей травой. Наверное, летом тут было зелено. Наверное, летом.

Вороны устроили здесь настоящую колонию, всю площадку покрывали их гнезда. Причем при ближайшем рассмотрении оказалось, что гнезда сплетены не из веток деревьев, а из обрывков проволоки. Тут была самая разная проволока – медная, алюминиевая, в черной оплетке и в разноцветной изоляции, вороны, видимо, научились стричь ее клювами и приспособили под строительные нужды.

Когда мы влезли, вороны разом взлетели со своих насиженных мест и принялись кружить вокруг. При этом они сварливо и угрожающе орали, и казалось, что они вот-вот кинутся на нас.