Право выбора (ЛП)

- Ха-ха! - сказала Селия. - На четыре дня!

- Ну, мы, кажется, разошлись во мнениях, - сказала я. - Давайте попробуем разобраться в этом вместе. – Итак, во-первых, сколько у нас людей, Виктор?

- Десять человек, -  ответил он, сверившись с классной доской.

- Правильно, - сказала я. - А сколько банок бобов? Мэйлина?

- Пять, - ответила она. - И каждой из них хватит для двух человек в течение одного дня.

- Правильно, - сказала я. – Итак, на сколько дней этой еды хватит для десяти человек?

- На один день, - ответила Мэйлина.

- Совершенно верно. Тогда что случилось?

- Все, кроме двух человек, упали в Западный Провал, - сказал Бобби. –Прямо вниз, на самое дно, где не слышно звука падения брошенного туда камня.

Он говорил уверенно. Он считал это частью нашей математической задачи.

 - И что? - сказала я.

- Было пять банок бобов, и вот теперь десять порций, и только два человека, - сказал Виллси.

- И что? –  спросила я.

- Так два человека могут поесть пять раз каждый.

- И что?

- Таким образом, у них обед обеды на пять дней, и это на четыре дня больше, чем на один день! Вот так! - воскликнул Виктор.

- Эй! - Селия была возмущена. – Я так и сказала! А ты сказал - ещё на два дня!

 - Ай! - сказал Виктор. – Дурацкая задачка! Ещё никому не удалось перебраться через Западный Провал.

- Много людей упало туда, - спокойно сказала Глорианна. - Моя бабушка, и моя тётя Глория…

В тишине воспоминаний снова можно было услышать тихие скрипящие звуки переклички дроздов. Яркая вспышка на небе вывела нас из оцепенения. Бесформенный клин внезапно очистил солнечный нимб, и на мгновенье разлился ярко-синий блеск, прежде чем вновь вернулось молочное свечение.

- День сегодня такой яркий, - сказала Мария мечтательно. - И вода Солёного Озера так блестит, что я не могу смотреть на неё.

- Ты в любом случае не можешь смотреть, - сказал Кен. - Почему ты всё время говоришь о каких-то наблюдениях, если не можешь видеть?

 - Потому что я могу. Начиная с Разорванного Времени, - сказала Мария. - Я ослепла вскоре после рождения. Совсем ослепла. Вообще ничего не видела. Но теперь я могу смотреть, и я вижу – где-то там, внутри меня. Но я ничего не вижу сейчас. Я могу видеть иногда, время от времени. Но то, что я вижу, потом происходит! Не так, как я это вижу, но похоже! – Она утвердительно склонила подбородок.

Дети молча смотрели на нее, и я вот о чём я подумала. Мы потеряли так много – так много!  И Мария многое потеряла, в том числе - её слепоту. Может быть, мы приобрели больше, чем потеряли?

И тогда Бобби воскликнул:

- Что случилось, учитель? Что произошло? И почему мы остаёмся здесь? Я помню, с другой стороны Западного Провала был город, который не был разрушен. И жевательная резинка, и гамбургеры, и - эскалатор, если нужно подняться наверх, чтобы купить цветной телевизор. Почему бы нам не пойти туда? Почему мы остаемся здесь, где всё разорвано?

- Разрушено, - автоматически поправила я.

Дети ждали ответа. Их лица повернулись ко мне в ожидании, что я сейчас поставлю завершающую точку в бесконечных дискуссиях, которые постоянно велись вокруг них.

- Что вы сами думаете? – спросила я. - Как вы полагаете, что случилось? Почему мы остаёмся здесь? Подумайте об этом некоторое время, а затем давайте напишем еще одну историю.

Я наблюдала, как порывы ветра пробегают по пшеничному полю, и размышляла. Почему мы остаемся здесь? Западный Провал - одна из причин. Через него до сих пор не перекинут мост, отчасти потому, что жить стало важнее, чем идти, отчасти потому, что никому не хочется потерять кого-либо ещё. Страх разделения по-прежнему остаётся слишком сильным. Мы знаем, что место людей здесь. И никто не стремиться в одиночку встретиться лицом к лицу с неизвестностью.

На юге - Скалы – зазубренные осколки базальта или каких-то ещё более древних пород, взметнувшиеся вверх на глади долины в Разорванное Время,  и застывшие расколотыми горными вершинами. Насколько хватает зрения, они тянутся почти вертикальной стеной, уходя за пределы видимости на восток и на запад. И они выше наших самых высоких деревьев.

И север. Я вздрагиваю, вспоминая про север…

Восток. На востоке раньше был город. Сейчас он недоступен. Когда-нибудь, когда Вонь уйдёт, его можно будет восстановить. Вонь теперь намного слабее, чем мы помним поначалу, но мы все ещё стараемся держаться подальше, за исключением случаев, когда нас вынуждает необходимость.

Север. Север. Сейчас там Солёное Озеро. В Разорванное Время вода появилась из ниоткуда, заполнив до краёв пыльную чашу пустыни и разлившись по окрестностям. Оно рвало, поглощало и переваривало землю, выплёвывая назад её части.

Мы с Рейфом пошли наблюдать волшебный приток воды. В этой части страны любая вода, не запертая берегами оросительных каналов или водохранилищ, была удивительным, заслуживающим восторженного внимания зрелищем. Мы стояли, взявшись за руки, на том самом месте, куда мы приходили по ночам любоваться в свете Луны на растущие на склонах необычайно плотные заросли чолла [2] - лунный свет превращал все эти смертоносные, острейшие шипы в серебристую шерсть и белоснежный бархат. Земля вокруг нас всё ещё оставалась твёрдой, став берегом нового Гибралтара.

Мы наблюдали как вода всё прибывала и прибывала, пока наш восторг не сменился мрачным предчувствием. Я начала пятиться, когда Рейф притянул меня к себе, внезапно увидев набухающий серебристый пузырь, который вот-вот должен был вырваться из-под поверхности бурлящей воды. Как только он наклонился, чтобы указать на него, земля под нашими ногами сильно, судорожно вздрогнула, он потерял равновесие и отдернул руку от моего запястья. Он упал в воду как раз в тот момент, когда снизу поднялось серебристое пятно.

И пятно поглотило Рейфа прямо у меня на глазах. Всего лишь мгновенье назад он протягивал мне свою руку, безнадёжно пытаясь достать до меня, и вот его плоть уже оплавилась и стекла с костей.

Я стояла на берегу и смотрела, как половина размещавшегося подо мной валуна растворяется в серебре, и исчезает вслед за Рейфом в тёмной, конвульсивно пульсирующей глубине. Пятно исчезло, и Рейф вместе с ним. Я опустилась на колени, сжимая моё запястье другой рукой. Мое запястье ещё ​​горело в том месте, где ногти Рейфа поцарапали его, когда он упал. На моей руке всё ещё остались шрамы, но Рейфа больше нет.

Я вздохнула и повернулась к детям.

- Хорошо, - сказала я. - Что же произошло? Можем ли мы написать нашу историю прямо сейчас?

- Итак, вы видите, - подвела я итог, - никто не знает наверняка, что произошло. Может быть, мы никогда этого не узнаем. Итак, почему мы останемся здесь?

- Потому что, - Бобби колебался, - потому что, наверное, если здесь так, то, может быть, и во всём остальном мире так же. Или, может быть даже, нигде ничего больше нет.

 - Может быть, нет, - согласилась я. - Но есть или нет, и что же произошло на самом деле, для нас сейчас не имеет значения. Мы не можем этого изменить. Мы должны довольствоваться тем, что у нас есть, пока мы можем сделать его лучше.

- Теперь, перепишем всё на бумагу, -  Я бодро вернулась к рутине. - Передайте бумагу. Пишите так аккуратно, как только сможете, чтобы, когда вы возьмёте свою историю домой, люди, прочитав её, сказали: «Ух! Какая интересная история!», вместо: «Эх! О чём это вообще?» Написанное никуда не годится, если его невозможно прочитать. Ластик здесь, на моем столе, на случай, если кто-то сделает ошибку. Можете начать.

Я прислонилась к подоконнику, ожидая. Если бы только мы, взрослые, смогли признать, что, вероятно, мы никогда не сможем узнать, что на самом деле произошло, и что это действительно не имеет для нас никакого значения. Необъяснимые вещи происходили всегда, но жизнь не будет ждать ответов – она просто продолжает идти. Неужели вы думаете, что внуки Адама знали, что на самом деле произошло, почему для них закрыты врата Эдема? Или что внуки Ноя сидели, размышляя почему Земля так пустынна? Они довольствовались самыми простыми, банальными объяснениями, или вообще, просто принимали всё как есть. Мы же не хотим принять то, что произошло, и, мне кажется, многие до сих пор считают, что если мы сможем найти правильное объяснение, это отменит то, что уже случилось. Но этого не будет. Может быть, когда-нибудь и придёт кто-то, кто сможет ткнуть пальцем в одну из строчек детской истории и сказать: «Вот! Вот объяснение». До тех пор, однако, найдено объяснение или нет, у нас есть наш новый мир для работы с ним.