Рыцари былого и грядущего. Том II(СИ)

— В расстрелах он участвовал?

— Было дело. Вспомнил! Очень странный факт. Зачистили аул. Положили всех. Сашка к одному духу сзади подкрался, бросился на него, как рысь, обезоружил. Сидит на нём, коленом на грудь давит и в глаза смотрит. Тому духу надо было просто врезать по кадыку ребром ладони. Простое дело. Саша ведь не барышня, в зачистках не раз участвовал, никогда не капризничал, не чистоплюйствовал. А тут — тянет. Ну бой-то закончился. После боя так-то уже не режут, по-нормальному расстреливают. Я Саше говорю: «Отведи его за дом и шлёпни». Он подчинился. Поднял духа и за дом. А тот не сопротивлялся — спокойный. И Саша спокойный. Я тут же об этом забыл, а через 5 минут хватился — где Саша? Выстрела-то вроде не было. Что за хрень? Иду за дом, а там картина маслом. Дух стоит у стены, а Саша — напротив, автомат ему в грудь наставил. И в глаза друг другу смотрят, как будто разговаривают без слов. Дух тоже такой, необычный. Молоденький, красивый. Как принц из сказки. Смотрит и улыбается. Я на Сашу заорал: «Ты чё, уснул что ли?». Тогда он сразу же нажал на спуск, весь рожок в духа выпустил. Ко мне поворачивается, морда каменная и говорит: «Его надо похоронить». Я весь на психе — заорал на него: «Ну ты достал меня!». А Саша, на меня не глядя, достаёт лопатку и начинает копать могилу. Да шустро так, деловито. Я рукой махнул. Время в общем-то было. Солдаты по домам наркоту искали. Я уж это, сами понимаете, не препятствовал. Зачистки — дело нервное. Да и потом — каких я только истерик у наших не насмотрелся. Пока в себя приведёшь — запаришься. Так что сашиной придури значения не придал. А сейчас подумал — странно это.

Князев отомкнул гауптвахту, где держали Сашку. Тот сидел на полу со связанными за спиной рукам вполоборота к вошедшему майору и на его появление никак не отреагировал. Лицо пленного было очень сосредоточенным, он смотрел строго перед собой невидящими глазами.

— Встань, сволочь, — зловещим шёпотом скомандовал майор.

Солдат неторопливо, но сноровисто поднялся, хотя это было не так легко сделать со связанными за спиной руками. Он бегло и как-то брезгливо глянул майору в глаза и уставился в пол перед собой.

Майор неторопливо достал из кобуры пистолет, передёрнул затвор, направил ствол в грудь пленному и всё тем же зловещим шёпотом скомандовал: «Мордой в стену». Саша так же спокойно и неторопливо развернулся и встал лицом к стене. Князев медлил. Солдат молчал. Потом майор неторопливо поднял пистолет и выстрелил в стену у самого сашиного уха. Солдат даже не вздрогнул. Через несколько секунд он тихо выдохнул: «Аллах акбар». Это было что-то среднее между вздохом облегчения и шипением змеи.

«Кругом», — тихо но жёстко скомандовал майор. Солдат выполнил команду, как на плацу. Он смотрел в пол, избегая встречаться глазами с офицером, и всё-таки во всём его облике Князев чувствовал отсутствие страха. В душе майора началась какая-то странная вибрация. Он — честный офицер, а перед ним — гадёныш, мразь, и всё-таки он чувствует нравственное превосходство этого гадёныша. Этого не может быть. Нет оснований. Но это так. Князев вдруг представил себя офицером вермахта, который собирается допросить пленного партизана. Это было уже несколько смешно, что помогло майору вернуть самообладание.

— Это была репетиция, — Князев почувствовал, что его усмешка получилась какой-то кривой, нехорошей. — Шлёпнем тебя завтра, с утречка. В Кабул не повезём, не надейся. Показания твои никому не нужны. Так что побудь тут ещё ночку. О жизни подумай.

— Хвала Аллаху, Господу миров. Я стану шахидом, — по-прежнему глядя в пол, прошептал — прошипел бывший советский солдат.

— Смотри мне в глаза, сволочь! — неожиданно заорал Князев, теряя остатки самообладания.

Саша спокойно поднял глаза. Они оказались очень ясными. В них действительно читалась радость. Мальчишка не играл. Вечная его сосредоточенность, про которую говорил ротный, сейчас ушла, в нём чувствовалась собранность, но совершенно не было напряжения. Князев понял, почему парень смотрел в пол. Не хотел делиться радостью с чужаком. Майор смотрел в его глаза и спрашивал себя: «Вот что такое известно этому парню, чего не знаю я? Что-то очень важное. Что такое ислам? Ничего хорошего. Так почему же у него глаза такие радостные, а я — как дурак?».

— Ты убивал наших? — теперь уже как-то задумчиво спросил Князев.

— Нет, не пришлось.

— А если бы пришлось?

— И не задумался бы. Тебя, майор, я шлёпнул бы без репетиций.

Лицо шахида исказила ненависть. Это позволило Князеву хотя бы отчасти, но всё же вернуть себе чувство собственного превосходства. Где ненависть, там нет правды. Князев восстановился, вопрос выскочил из него легко, без напряжения:

— Зачем? Что случилось, Саша?

Шахид как-то весь разом выпрямился и процедил сквозь зубы:

— Что ты хочешь услышать, кафир?

Князеву ещё больше полегчало. Перед ним был враг. Матёрый и законченный, во всей своей полноте. В нём не осталось ничего от русского паренька. Обычный душман, каковых майор перевидал немало. Мир в душе у Князева вновь стал обретать привычную простоту. Вопросы исчезли.

«Злая вера у этих сволочей, но мужественная, — думал Князев, когда вечером шёл домой. — Да — мужская вера. Этим парня и соблазнили. Герои хреновы. Нет, не надо его стрелять. Отправлю всё же в Кабул. Дадут щенку лет шесть дисбата, может ещё выберется, человеком станет. В дисбате таких «шахидов» делают нормальными людьми, не сильно даже напрягаясь», — майор весь разомлел от собственного гуманизма. Он уже не помнил, что видел перед собой отнюдь не заблудившегося советского паренька, а настоящего душмана. Майор очень устал.

— Здравия желаю, Клавдия Ивановна, — приветствовал он жену в их убогой мазанке.

— Что-то случилось, Дима? — жена посмотрела на него испуганно.

Князев устало сморщился. Клава никогда не задавала ему вопросов, связанных с работой.

Она не раз видела в его глазах отражение смерти и никогда ничего не спрашивала. Жена боевого офицера. Почему сегодня. Он раздраженно буркнул:

— Это ты объясни мне, что случилось.

— У тебя лицо тёмное.

Князев ничего не ответил. У него не было сил задуматься о словах жены. Он надеялся, что с такого устатка уснёт сразу же, но тупая боль в спине, явный признак стресса, не давала ему забыться. За всю ночь он так толком и не уснул. Нервно дёргался, ворочался, вставал, курил. Голова наливалась тяжёлой пустотой.

На работу поутру он пришёл совершенно разбитый и злой на весь мир, даже не пытаясь думать о причинах своей озлобленности. Сознание, кажется, включило защитные механизмы, на корню давившие любой намёк на мысли о Сашке. Дела просматривал механически, заставляя себя по несколько раз перечитывать одно и то же, чтобы вникнуть в содержание. Когда в дверь постучали, он с некоторым даже облегчением крикнул: «Войдите».

В кабинет важно вплыли муллы. Один, второй, третий. Вот уж кого он не ожидал увидеть в своём хадовском кабинете. С муллами Князев старался поддерживать нормальные отношения. Иногда встречался с кем-нибудь из них, обсуждал вопросы, связанные с поддержанием порядка, но встречались они негласно, чтобы никто, по возможности, об этих встречах не знал, или хотя бы старались отразить встречу, как случайную. Ни ему, ни им эти встречи не прибавили бы авторитета. К тому же они не любили друг друга. Князеву были неприятны эти ограниченные фанатики, они же смотрели на него, как на главного врага ислама, что было в общем-то недалеко от истины. Русские из тактических соображений терпели ислам среди тех, кто перешёл на сторону народной власти. Простые мусульмане искренне благодарили шурави за религиозную терпимость, но чекисты и муллы ни сколько не заблуждались относительно прочности этого мира. И вдруг все местные муллы в полном составе открыто и пожалуй даже демонстративно пожаловали в ХАД на приём к главному чекисту здешних мест. Воистину, небо упало на землю.