Рыцари былого и грядущего. Том II(СИ)

Из её груди торчал длинный осколок. Крови почти не было — попадание точно в сердце. Князев не бросился к ней. Он знал, что его жена уже мертва. Её голова, запрокинувшись, лежала на ступеньке. Лицо было очень спокойным, как будто она просто уснула, думая при этом о чём-то очень приятном. «Наверное, молилась в спальне, — подумал Князев. — Она знала, что я её не подведу и всё сделаю правильно».

Клава лежала в очень естественной, женственной и вместе с тем целомудренной позе, словно сама прилегла здесь и устроилась поудобнее. Рука не казалась бессильно повисшей, она замерла в красивом умиротворяющем жесте. Так она обычно без слов давала понять: «Всё будет хорошо». Князев вдруг явственно увидел тихое, лёгкое сияние вокруг её головы. Больше он ничего не помнил. Мир исчез.

Дмитрий сидел на камушке на берегу небольшой горной речки. Когда таяние снегов проходит, эта речка из бурного, ревущего потока превращается в тихий речек. Спокойно так журчит, никуда больше не торопится. Некоторые вообще пересыхают, а эта — нет, не пересыхает. А вода в ней — словно жидкий кристалл. Такая чистая. И вкусная. Едва только взглянешь на такую воду и сразу же хочется умыться и напиться. Ещё надо хорошенько вымыть руки. Нет, руки не надо мыть. Руки чистые, руки чистые, руки чистые. Это ангел ему нашёптывает? Да, наверное, ангел. Или жена. А его жена — и есть ангел. Как же ему повезло. Это Бог дал ему такое счастье. Его жена — ангел.

Дмитрий встал и сладко потянулся. Всё хорошо. Словно заново родился. Он, наверное, умер? Конечно, умер, а иначе как он мог заново родится?

Неожиданно перед его глазами появилось лицо. Очень хорошее лицо. Доброе. Похоже, он знает этого человека. Только никак не может вспомнить. Потом до него донёсся голос, словно из другого мира:

— Дмитрий Юрьевич, вы меня слышите?

— Шах!!! — в его голове словно разорвался «Стингер». В одно мгновение он вспомнил всё. И сразу же потерял сознание.

Очнувшись, Дмитрий увидел перед собой уже два лица. Это были Шах и Сашка. Он лежал на земле рядом с той самой речкой, под голову ему был заботливо положен какой-то брезент. Рдели угли затухающего костра. Дмитрий спросил:

— Где мы?

— Недалеко от границы с Ираном, — ответил Шах.

— Шах, расскажи всё по порядку.

— Мы с Александром сбежали во время ракетного обстрела. Это оказалось несложно. Не волнуйтесь, никого из русских мы во время побега не убили. Мы очень хотели обойтись без крови и Бог благословил. Спрятались в горах недалеко от города, решили, что не покинем страну, пока не узнаем, что с вами. Ведь мы оба обязаны вам жизнью. А с вами было плохо. С того момента, как вы узнали о смерти жены, ваш рассудок бездействовал. Вы ходили, ели, все основные функции организма были в порядке, но вы ничего не говорили, никак не реагировали на людей и, похоже, вообще не воспринимали действительность.

— Шах, давай «на ты». Откуда ты узнал о моём состоянии?

— Хорошо, Дмитрий, давай «на ты». В городе многих увлекли мои проповеди. Друзья рассказали мне всё о тебе. Они же по моей просьбе вывели тебя ночью из больницы, которая совсем не охранялась. Мы тронулись в путь.

— А Клава?

— Не беспокойся за неё, Дмитрий. Клавдию Ивановну похоронили с отданием воинских почестей. А на небесах её душу встретили ангелы. Не сомневаюсь в этом.

— Она сама — ангел.

— Да, такая праведница, можно сказать — ангел. А может и выше ангелов. Аллах знает об этом лучше.

Утрата жены стояла в душе Дмитрия тяжёлой тупой болью. Он не думал о жене, просто испытывал очень сильную боль. Это была необычная боль — она не вызывала отчаянья, но и не оставляла ни на секунду. Наверное, рассудок покинул его на время именно потому, что иначе он оказался бы не в состоянии это выдержать. Сейчас, присущие профессиональному разведчику навыки, были уже достаточны для того, чтобы вытерпеть боль, не теряя самообладания.

— Я шёл сюда с вами, не сопротивляясь?

— Извини, но ты был как барашек на верёвочке, которого не трудно вести за собой. Никаких объяснений ты не воспринимал, но следовал за нами без возражений.

— Зачем вы привели меня сюда?

Шах тяжело вздохнул:

— Скажи, Дмитрий, когда ты пришёл в сознание, ты был рад увидеть рядом меня и Александра?

— Да, рад, — совершенно бесстрастно ответил Князев.

— Значит, я не ошибся, тебе не надо было тогда оставаться среди советских офицеров. Сейчас, если захочешь, можешь вернуться.

— Не захочу, — равнодушно сказал Дмитрий.

Шах, кажется, продолжал испытывать неловкость:

— Дмитрий, поверь, я не распоряжался твоей судьбой по своему усмотрению. Я молился Царю царей Господину нашему Исе, и Он открыл мне, что надо делать. Но мы решили не покидать Афганистан, пока ты не придёшь в сознание и не дашь согласие. Даже если ты решишь остаться, перед этим мы сможем обстоятельно поговорить. Тебе нужен этот разговор.

— Без вопросов, Шах. Спасибо. Мне нужен этот разговор, — Князев говорил как-то отрешённо, механически. Не похоже было, что ему нужен разговор с кем бы то ни было.

Боль в его душе стала как-то необычно переливаться. Она перемешивалась с радостью. Он подошёл к реке, опять сел на камень и стал смотреть на воду. Ему хотелось насладиться лицезрением жидкого хрусталя теперь уже в сознании. Ни мыслей, ни чувств, ничего — всю его душу заполнил жидкий хрусталь, тихо-тихо журчавший. Кажется, боль ушла, оно он даже не придал этому значения. Так он смотрел на воду не меньше часа, а, может быть, и гораздо больше. Снова, как из другого мира донёсся голос Шаха:

— Дмитрий, нам нужно идти.

— Да, я готов.

— Ты нормально себя чувствуешь?

— Я в очень хорошей форме.

Через два дневных перехода граница оказалось позади. Они были в Персии. Дмитрий ни разу не спросил Шаха о том, как они пересекут границу, надёжно ли «окно»? Он не спросил даже о том, какова их цель в Персии. Просто шёл и всё. С друзьями обменивался лишь короткими необходимыми фразами. Он не понимал, что за прострация охватила его. Иногда на душе было очень хорошо, иногда возвращалась пульсирующая боль. Сашку Дмитрий не замечал, ни разу не обратился к нему, хотя чувствовал в своей душе всё нарастающую симпатию к нему.

Однажды на привале он посмотрел на парня по-отцовски и с тихой грустью спросил:

— Зачем ты, Саня, ислам принял? От Христа отрёкся. Это очень плохо. Ведь Христос есть Истина.

— Не говорите так, Дмитрий Юрьевич. Я не отрекался от Христа, потому что тогда не знал Его. Некрещёный был. Господин многое мне объяснил. Я приму христианство. Нет ничего странного в том, чтобы из ислама перейти в христианство.

— Хороший ты парень, Саня, — Дмитрий улыбнулся широко и даже весело.

Это не укрылось от внимания Шаха, он понял, что с Дмитрием можно уже говорить.

— Скажи, Дмитрий, откуда тебе известно, что Христос есть Истина?

— Известно и всё. Дано знать, — в голосе Дмитрия послышались живые, человеческие нотки. — Как будто кто-то сказал мне это. А кто — не знаю.

— А я, кажется, знаю, — Шах решил поделится своим открытием. — Две недели твоё тело ходило по земле без души. Это можно, конечно, объяснить тем, что включились аварийные системы организма, мозг автоматически выключился, чтобы не перегореть. Отчасти это так, но всё куда тоньше. Твоя душа устремилась за дущою жены. Эти две недели вы провели вместе. Тело ходило по земле, а душа была на Небе с женой. Там тебе многое было открыто. Воспоминаний об этом у тебя, думаю, нет, но открытое не закрылось. Не зря ты там побывал.

— Да, — утвердительно кивнул Дмитрий, ни сколько не удивившись. — Я действительно ничего не помню, но ты сказал, и я сразу же осознал, что был с ней на Небе. А ты знаешь, Шах, что не я тебя спас, а Клавдия?

— Я знаю, — тихо улыбнулся Шах. — Меня спасла ваша любовь. Я не первый из спасённых любовью.