Люди в красном. Сборник

— Я не то имел в виду, — возразил Хэнсон. — При безумии мысли человека подчиняются внутренней логике, чьи правила действует только в голове бедняги. Но логика Дженкинса вполне себе внешняя, общепринятая — рассуждение его логично и по нашим меркам.

— Ага. И по ним, мы все — придуманные! — выдал Финн насмешливо.

— Я этого не говорил, — указал Дженкинс.

— Гы-ы-ы, — сказал Финн, тыча пальцем в изображение «Энтерпрайза». — А что ж ты говорил? Вот он — настоящий?

— Придуманный. А ты — настоящий. Но телешоу вторглось в нашу реальность и ее искажает.

— Сто-оп! — Финн аж руками замахал от изумления. — Телешоу? Ты что, смеешься? Телевидения уже сотни лет как нет!

— Появилось оно в тысяча девятьсот двадцать восьмом году с целью развлечения, в последний раз использовалось в две тысячи сто пятом, — сообщил Дженкинс. — Значит, где-то между этими датами есть период времени, когда транслировалось шоу о приключениях экипажа «Интрепида».

— Слушай, ты что куришь? — поинтересовался Финн. — Очень хочется знать. Что бы там ни было, я состояние сколочу, продавая эту дурь.

— Я так работать не могу! — объявил Дженкинс, глядя с вызовом на Даля.

— Заткнитесь все на минуту, — попросил энсин.

Финн и Дженкинс успокоились.

— Послушайте. Я понимаю, это похоже на безумие. Он и сам признает, что это похоже на безумие. — Даль указал на Дженкинса. — Но задумайтесь над тем, что мы сами видели на «Интрепиде». Подумайте, как люди ведут себя здесь. Безумно здесь не то, что этот парень считает нас персонажами телешоу. Безумно здесь то, что, как мне сейчас видится, его версия — самое рациональное объяснение происходящего. Разве нет? Кто-нибудь может предложить объяснение разумнее?

Даль окинул взглядом друзей. Все молчали. Хотя Финн выглядел так, будто едва удерживает язык за зубами.

— Нет? Отлично! — заключил Даль. — Так что давайте выслушаем Дженкинса. Может, дальше все станет еще безумнее. Может, наоборот. В любом случае это будет хоть что-то. А сейчас у нас совсем ничего нет.

— Ну ладно, — выговорил наконец Финн. — Но ты нам всем должен по вздрочу.

— По вздрочу? — переспросил Дженкинс у Даля.

— Долго объяснять, — ответил тот уклончиво.

— Хм, — сказал Дженкинс. — В общем, ты прав: самое кривое тут как раз то, что версия про телешоу, вторгающееся в нашу реальность и ее извращающее, — самая разумная. Но хуже всего даже не это.

— Боже мой! — выдохнул Финн. — Что может быть еще хуже?

— Насколько могу судить, шоу это далеко не самое удачное.

ГЛАВА 10

— Боевая тревога! — объявил капитан Абернати, когда корабль календрианских повстанцев дал торпедный залп по «Интрепиду». — Маневр уклонения!

Стоящий на мостике Даль расставил пошире ноги, чтобы сохранить равновесие. «Интрепид» дернулся, уходя от управляемых торпед, пущенных навстречу.

Даль вспомнил слова Дженкинса: «Обрати внимание: в критических ситуациях гасители инерции толком не работают. В другое время корабль может развернуться на месте или выписать мертвую петлю, и никто не заметит. Но когда пахнет живописной картинкой, всем лучше покрепче держаться на ногах».

— Они по-прежнему идут за нами! — заорал энсин Якобс, следящий за курсом торпед и управляющий корабельным оружием.

Абернати стукнул по кнопке на подлокотнике, включая вещание на весь корабль.

— Внимание всем! Приготовиться к столкновению!

Все на мостике ухватились за свои пульты, стойки и поручни. А Даль подумал, что стоило бы сделать нормальные ремни безопасности.

Торпеды нашли цель. Вдали глухо бухнуло, мостик качнулся.

— Доложить о повреждениях! — гаркнул Абернати.

Даль снова вспомнил Дженкинса: «При атаках почти всегда повреждаются палубы с шестой по двенадцатую, потому что в шоу показывают именно их. Камеры будут переключаться с мостика туда, снимая взрывы и то, как швыряет ударной волной несчастных астронавтов».

— Тяжелые повреждения на палубах шесть, семь и девять! — доложил К'рооль. — Умеренные — на восьмой и десятой!

— Еще торпеды! — заорал Якобс. — Целых четыре!

— Противоракеты! Огонь! — завопил Абернати.

«Отчего ж ты сразу их не приказал запустить?» — мрачно подумал Даль.

И снова в памяти всплыли слова Дженкинса: «Каждый бой срежиссирован максимально драматично. Вот что происходит, когда Сюжет берет верх над жизнью. Все делается бессмысленным. Законы физики отдыхают. Люди перестают мыслить логически и начинают думать драматически».

«Сюжетом» Дженкинс называл то, как телешоу вмешивалось в реальность, отметая напрочь здравый смысл и законы физики, засовывало в память неожиданные знания, заставляло делать несуразности и говорить нелепости.

«С тобой уже бывало такое, — рассуждал Дженкинс. — Вспомни: ты вдруг обнаруживал, что знаешь то да се, хотя и представления не имел откуда. Вдруг принимал решения и действовал вопреки своему разумению, будто повинуясь чьему-то приказу. И противиться не мог. И это понятно, ведь ты всего лишь фигура для сценариста, инструмент движения сюжета».

На обзорном экране вспыхнули три ярких оранжевых огня — противоракеты нашли цель.

«Ага, три, но не четыре, — отметил Даль. — Конечно, ведь, если одна торпеда прорвется, будет интереснее».

— Торпеда идет к нам! — завопил Якобс. — Попала!!!

Страшно грохнуло и лязгнуло — торпеда врезалась в корпус несколькими палубами ниже мостика. Якобс завизжал — его пульт живописно взорвался, выбросив сноп искр и швырнув энсина спиной на палубу.

«Что-нибудь обязательно взорвется и на мостике, — предупредил Дженкинс. — Там камера работает дольше всего. Повреждения будут непременно, есть им объяснение или нет».

— Перенастроить управление оружием! — завопил Абернати.

— Готово! — отрапортовал Керенский. — Управляю я!

— Огонь! — скомандовал Абернати. — Всем бортом!

Керенский шлепнул пятерней по пульту. Обзорный экран засветился: пучки энергии с нейтринными ракетами понеслись к повстанцам. Через секунду на экране вспыхнуло созвездие разрывов.

— Прямое попадание! — объявил Керенский, глянув на свой дисплей. — Капитан, похоже, мы разрушили ядро двигателя. Через минуту их корабль разлетится на части.

— Керенский, уводите нас отсюда! — приказал Абернати и спросил у К'рооля: — У нас новые повреждения?

— Тяжелые, на двенадцатой палубе.

Дверь на мостик открылась, и вошел главный инженер Вест.

— Наши двигатели в опасном состоянии, — доложил он, будто услышав еще за дверями разговор капитана с коммандером сквозь вой сирен тревоги. — Капитан, нам повезло, что ядро двигателей не повреждено.

— Долго ремонтировать? — спросил Абернати.

«Ровно столько, сколько нужно для сюжетного вывиха», — подумал Даль.

— Десять часов, если постараться, — ответил инженер.

— Черт возьми! — выругался Абернати, стукнув в сердцах кулаком по подлокотнику. — В это время мы должны эскортировать корабль календрианского понтифика на мирные переговоры.

— Ясно: среди повстанцев есть еще противники мирных переговоров, — значительно объявил К'рооль, глядя на обзорный экран.

На нем красочно взрывался звездолет бунтовщиков.

— Да, ясно, — подтвердил Абернати. — Но ведь именно эти бунтовщики и попросили о переговорах. Зачем же ставить их под угрозу? И зачем атаковать нас?

Он отвел взгляд, мрачный и суровый.

Дженкинс предупреждал, что время от времени Абернати либо кто-нибудь из старших офицеров выдаст напыщенную тираду, призыв или риторический вопрос, и все замолкнут на несколько секунд. В это время по телевизору якобы крутят рекламный ролик. Когда такое случается, Сюжет отступает. Вот тогда стоит внимательнее понаблюдать за офицерами.

Спустя пару секунд Абернати заморгал, расслабился и посмотрел на Веста.

— Что ж, тогда бросайте всю вашу команду на ремонт двигателей, — указал капитан.

Голос его звучал куда спокойнее и обыденнее прежнего.

— Конечно, — согласился Вест и направился к дверям, недоуменно осматриваясь по дороге, — словно удивлялся, с какой стати шел пешком до мостика, чтобы передать известие, когда без проблем мог позвонить по телефону.