И звуки, и краски (СИ)

— По обстоятельствам…

— А все же? — настаивал Дан.

Беско закрыл глаза и замер, развалившись на диване.

С интервалом в минуту на столе гостиной стали появляться бутылки с соком из кладовой, книги из кабинета Дана. Заглянув высокочастотной антенной, на пол упал утюг, потом цветок

из оранжереи.

— Там за домом машина твоя стоит?

— Моя… — Дан был ошарашен.

— Дай-ка ключи, — попросил Беско.

Ошеломленно качая головой, Дан вытащил из кармана ключи. Невидимая сила потянула их из его рук и бросила в форточку.

— Встань, посмотри в окно… — предложил Лен.

Денко, навалившись на раму, стал смотреть во двор. Мягко урча, из-за угла показалась «Дайда» функционера. Аккуратно обогнув заснеженный газон, машина остановилась перед воротами и подала переливчатый сигнал. После этого невидимый водитель заглушил машину, хлопнул дверкой, оставил на снегу пару следов ног, затем почему-то рук, после чего исчез вообще. Ключи он вернул, забросив их в форточку.

На лице у Денко Дана была написана тяжелейшая работа мысли. Давно превративший себя в вычислительную машину по установлению межличностных связей, сейчас он работал в запредельных режимах. Несколько минут ничего не замечал вокруг. С усилием вернув себя в реальный мир, Дан положил перед Беско стопку талонов, ключи от машины и миниатюрный радиотелефон.

— До вечера свободен. Найди себе куртку. Развлекись. Поешь, как следует. Газа — ни-ни. На этот счет лучше всего девки. Если потребуешься раньше — вызову. Все ясно?

— Все, — тихо сказал Беско.

Такого богатства он даже представить себе не мог: в чемодане спекулянта были тысячи тысяч разноцветных талонов! Пошарив мясистыми пальцами в перстнях и печатках среди этого моря талонов, лавочник выбрал пару серо-зеленых — это были талоны недельного питания горняков. Покосившись на усик антенны радиотелефона, торчащий из нагрудного кармана парня, прибавил явно с югов прибывший талон на месячную норму воды и подвинул все это к Беско.

Лен, разглядывавший себя в зеркало, в это время заметил яркую полоску ткани, торчащую из кармана куртки. Яркие линии узора сложились во что-то необыкновенно знакомое… Герб Удокии! Перед глазами у него все поплыло…

— Ты что… — начал он испуганным шепотом. — Ты… — закричал он. — Ты что, собака, предлагаешь?

Лысый приземистый лавочник, казалось, не понимал вопроса. Подтянув Беско за полу, он ловким движением оборвал полоску ткани с чужеземным гербом и визгливым голосом осведомился:

— Что, с балкона упал, да? Из леса приехал, да?.. Нич-че-го не знаешь, как мама родила, да? В чем сам ходишь, не знаешь? Где это шили — никак не знаешь? — Толстяк дернул его за полу костюма, и отщелкнувшаяся магнитная кнопка открыла пушистое, с кружевным тиснением белье.

— О-о! — радостно закричал лысый. — Сегодня надел — уже забыл? — Он выхватил откуда-то из-под ног пластиковый мешок с бельем, и Беско узнал в нем то, в котором ходил сам. Но этикеток на майках уже не было: только красно-синие корешки, вшитые в оборку.

— Эта нет… Другая есть… — приговаривал лысый, отправляя в угол мешок и выдергивая из-под ног другой. В этом другом мешке действительно на каждой майке красовалось клеймо — герб вражеского государства.

— Не нужен мне твой талон! — картинно осерчал спекулянт. — Отдавай куртку, забирай свое. — Однако даже и не поглядел в сторону чемодана с талонами.

Махнув рукой, Беско молча вышел из лавки. Давно потерявший всякие социальные ориентиры сейчас он чувствовал себя так, что, пожалуй, не удивился бы, увидев на улице удока в полном военном снаряжении.

После ресторана в тихом шелесте салфеток, сумасшедших запахах, предупредительной готовности официанток, которая могла бы быть продолжена как угодно далеко, — столь сильным и очевидным было влияние костюма Беско и внушительной пачки талонов, после того, как даже воспоминание о тюремной баланде представилось Беско бредом, он добрел до машины, забрался на заднее сиденье и, свернувшись калачиком, мгновенно заснул.

Денко так долго ждал случая, что когда он, этот случай пришел, застал его врасплох. Еще и еще раз начинал он мысленную партию, главной фигурой в которой являлся Беско Лен, и каждый раз проигрывал. Не срабатывало золотое правило власти: «Стань центральным звеном отношений». Вся беда состояла в том, что Беско был самодостаточен! Он один сам по себе со своими уникальными способностями! И никто ему не был нужен, чтобы эти способности реализовать!

Дан прогонял схему за схемой, меняя жизненные обстоятельства, сферы приложения способностей Лена от уголовных до технических уникального характера. Мало-помалу сужалась область возможной деятельности. Разведка. Эта уголовщина от политики — вот где было раздолье! Вот где были возможности. Но и тут Дану оставалось так мало места, что лучшая тактика, которую он выбрал, была тактикой наименьшего проигрыша. Единственно слабым местом, которое он мог разорвать, замкнув связи на себе, была очевидная несоциальность Лена: «Тяжело входит в контакт с людьми», «Излишне прямолинеен», «Область готовности к компромиссам…» — вновь заработала вычислительная машина Денко Дана, находя ему место в системе связей, которую воистину случайно подарила ему судьба. Хотя… не столь уж случайно, все что произошло… Еще когда инстинкт подсказал ему, что есть у этого паренька за душой нечто… Тем ужаснее было бы сейчас проиграть, не использовать свалившиеся возможности на все сто…

Дан достал из кармана миниатюрную станцию слежения. Включил усиление на максимум: как там его подопечный?

Далекий шум машин, разговоры случайных прохожих — глухо, как за стеклами… Ровное, сонное дыхание Лена.

— Спит… — усмехнулся он, почти с нежностью думая о Беско. В подступившей темноте зимнего вечера особенно уютно трещал камин, тени плясали на стенах и потолке. Неслышно вошла теля и молча встала у камина, на раз и навсегда определенное место. Уж что-что, а с дисциплиной у этого брата в порядке.

— Ты положила книгу на стол? — спросил Дан.

— …Да, я положила книгу на стол, — после некоторой паузы ответила женщина.

— Ты унесла утюг на место?

— Да, я унесла утюг на место.

— Молодец… — похвалил Дан. Взгляд его упал на цветок, принесенный Беско.

— Это тебе, — сказал он и протянул теле цветок.

— Это мне… — как эхо повторила теля и, взяв цветок, замерла у камина.

«Эх, бедолага, — с сочувствием подумал Дан. — И не понюхает. Забыла… А тоже ведь когда-то… Может, и дети где остались? Хотя, судя по животу, вроде не рожала…»

— Иди, отдыхай, — распорядился Дан. — Ты слышишь? «Душ», «Отдых», «Сон». Утром горячий Хост мне и гостю. Команда понята?

— Команда понята, — словно эхо отозвалась женщина.

— Все, иди, — распорядился Дан и углубился в свои расчеты, время от времени рисуя квадратики и кружки, зачеркивая установленные связи, заглядывал в записные книжки и вновь зачеркивал, рисовал, чертил.

После этого сел перед зеркалом и достал телефон. Некоторое время сидел, насильно улыбаясь своему отражению, пока не почувствовал, как прилила к нему его обычная уверенность успехе. Судьба предоставила ему шанс выбраться наверх, и он умеет это сделать. Три десятка прожитых лет, вся его борьба, вся его система дали возможность понять еще одну вещь, из тех, что называют уроками жизни. Успех складывается на тридцать три процента из одержимости, на тридцать три процента из трудолюбия, на тридцать три процента из ума и на один процент из везения… Вот этого одного-то процента и лишала его судьба до сего времени. Вся его карьера была как огромный воз, который тащил он в гору, ни разу не испытав, как бывает, когда колеса крутятся сами.

Около часа ушло на то, чтобы кружки и квадратики соединились должным образом в реальности: Денко забирался все выше и выше по социальной пирамиде. Порой у него захватывало дух от высоты, но владел он собой безупречно. Его уверенный и веселый голос называл имена и фамилии, давал обещания, называл необходимые пароли, пока не раздался последний вызов. Коробок фона выскальзывал из рук, пот заливал лицо. Наконец раздался хрипловатый негромкий голос: