И звуки, и краски (СИ)

— …Хотя бы нож… Это странно, но мне кажется, что самое прекрасное — это убивать. Всю свою жизнь я доказывал, что человек — самое прекрасное творение Кратоса, а сейчас я хочу только одного — убивать, убивать и убивать.

Гойко рывком крутнулся на нарах и лег ничком.

— Гон… Побереги энергию. Она пригодится завтра, — заговорил Нурко.

— Во-первых, уже сегодня, — спокойно ответил Гон, — а во-вторых, на кой те ляд энергия? В каменоломнях бут ворочать?

— Мы должны уйти достойно.

— Э-э-э… слова, — махнул рукой Гон.

— Не скажи… — возразил Нурко. — Какая радость будет им, когда ты коленями прослабнешь!

— Оружие есть, — неожиданно для себя сказал Беско.

— Ну, отходняк! Навались на праздничные! Или тоже есть не будете? Так нам больше достанется!

Рыжеволосый с торчащими ушами тюремщик, деревенщина. Ему все нравится пока: работа не тяжелая, кормят, поят, одевают, в город к девкам пускают! Чем не жизнь? И эти, которых велено стеречь, кормить, водить на допросы — они тоже ничего в массе. В этой камере трое — отходняк. Так называют тех, кого держат последний день. В последний день положено кормление по норме офицерского состава. Теля-то — он теля и есть. Траву подсунь — траву будет жевать. Дерьмо подсунь — дерьмо сожрет. А тут, вроде, последний праздник желудка…

— Ну, навались! Кто у вас будет получать?

Рыжий глянул в журнал.

— Гойко Гон! Это тот самый, что песни поет? И за что ж тебя, сердешный?

— Громко пел, — буркнул Гон.

Рыжий радостно загоготал.

— Кто на обычный — подваливай! Молитесь, чтоб до конца дней вам праздничного не видеть! Следующая камера!

Бочковой наваливается на ручку тележки и катит ее к следующей камере, лязгают запоры.

— Не могу! — Витко ставит чашку на нары. — Не могу, не лезет!

Уголовники обмениваются молниеносными взглядами: «Лафа! Опять не ест!»

Гойко Гон качает головой: «Надо!.. Что впереди — неизвестно». Свою порцию он насильно вручил Беско. Теперь именно от него зависит все. Но аппетита нет ни у кого. Осталось около двух часов. К полуночи обычно все бывает кончено: очередную партию двуногих животных загоняют в фургон и увозят на сборный пункт.

Беско видит, с каким усилием Гойко Гон заставляет себя хлебать. Реакция на грядущие испытания у всех одна. Все четверо напряжены. Уголовники чувствуют: что-то происходит, но относят это к тому, что люди живут последние часы. По-своему оба даже деликатны, стараются не встревать в разговоры, говорят вполголоса. Гон, темперамент которого не дает ему возможности сидеть на месте, уже протер дорогу на бетонном полу. Чтобы не мешать — пусть человек побегает, — уголовники забрались на нары.

Сунув щепку в травяной отвар, он рисует на досках нар план побега. От жидкости доски нар темнеют.

Беско кивает и медленно ест.

— Так?

— Ошибка. Это тупик. — Нужно сразу зачеркнуть этот проход и в памяти, и на схеме.

Гон заставляет товарищей нарисовать то же во всех подробностях. Все трое воспроизводят план, срисованный Леном со стены в караульном помещении. Он и сейчас одним глазом там. Через считанные минуты должна произойти смена состава. Караулка на полчаса заполнится гомонящими тюремщиками. В ячейки лягут лучеметы охраны. Новый состав разберет часть лучеметов. В ночной смене их меньше.

За пять дней Беско изучил тюрьму так, как должно быть, не знал ее комендант: от крыши до последних подсобок в подвале. И на крыше обнаружил мощный зенитный пулемет. Они долго обсуждали с Гоном, как передать его беглецам, пока не появилось замечательно простое решение: Беско должен будет опустить зенитку вдоль стены и, разбив стекло, на первом этаже коридора просунуть ствол сквозь решетку.

Во всех этих обсуждениях Гон полностью доверяет Беско. Однако у друзей его не все способности Лена вызывают доверие.

— Если не трудно… понимаешь… но для поднятия духа… чтобы поверили они… Попробуй хоть что-нибудь…

Гойко неопределенно поводит в воздухе руками. Беско соглашается. В караулке уже царит суета. Те, которые «столкнули» смену, стремятся проскочить, пока не повалила толпа. Двери хлопают, пропуская радостно гогочущих счастливцев. В тюрьме неделю выдавали талоны на Вайю Ван — столичную певицу. Во время концерта, говорят, у нее голая спина… «Вся! Досюда вот… Ну! И ногами стрижет, что твоя коза!»

Взгляд Беско прикован к полке, на которой лежат десятка два ручных ножей. Один ползет к краю полки, падает, но не достигает пола. Пролетев до выходной двери замирает в самом верху проема. Вот дверь распахивается, вваливаются сразу двое. Нож перекочевывает в коридор. Некоторое время висит неподвижно, после чего ползет под самым потолком до конца коридора, где двое охранников, навалясь на перила, беседуют, поплевывая на пол.

Желто-красной птицей нож влетает в раскрывшийся волчок. Гойко Гон подхватывает его и на виду у уголовников обнимает Беско и прижимается щекой к его щеке. Этика уголовного мира заставляет посторонних делать вид, что ничего и не произошло. «А что, собственно, произошло? Мы ничего не видели!» — написано на лице игроков в «О-Ду».

— Решайся! Если прорвемся, то через границу все равно уйдем. Рано или поздно, но уйдем!

Беско отрицательно качает головой. Мысль о том, что он станет Врагом Режима, что ему придется покинуть Родину, ужасает его. К тому же… Ли.

— Нет, — решительно отрезает он. — Уж если, не дай, конечно, бог, такое положение, как у вас, тогда конечно. А так… Ну что они мне сделают за журнал этот?

Аргументы даже без упоминания главного убеждают заговорщиков.

— Лучше еще раз проиграйте, как делать будете, — советует Беско.

Дисциплина, несколько пошатнувшаяся в группе кинематографистов после вынесения приговора, вновь становится железной.

— Итак… ящик в четырех шагах направо — начинает разбор ситуации шепотом Гойко Гон. — Крышка открывается так… — Он показывает в воздухе как открывается крышка пожарного ящика. — Один лучемет лежит сверху, два других под слоем песка. Первый лучемет берет Витко. После… — Гойко Гон красноречиво проводит себя по шее.

— Да не себя, — «возражает» Витко, — а охранника!

«Поразительно, — задумывается Беско. — В ожидании казни, в предвкушении убийства в тюрьме, на нарах, в полной безвестности относительно своей судьбы у людей хватает сил на юмор! Удивительное существо человек…»

— …решетки. После этого вниз! — продолжает Гойко Гон. — На нижней площадке остановиться… Окно высокое? — спрашивает Гойко у Лена. — А то придется прыгать, чтобы зенитку достать.

Если я чего-то не успеваю, ждите! — приказывает Беско — Потому что дальше уж дверь во двор. — Он кивает головой сторону окна, откуда видна эта дверь, ведущая во внутренний двор тюрьмы. — А дальше — ворота. Пока зенитный лучемет не окажется в руках Гойко, я, — Беско показывает свои руки, — помогать вам не смогу. Рассчитывайте только на себя. А когда отдам зенитку, стану помогать. Ну там… толкнуть, за ствол дернуть…

Вся компания смотрит на руки Беско с суеверным трепетом.

— Как только прорветесь во двор, я бы мог заняться воротами, — предлагает он.

Гон качает головой.

— Не надо. Если зенитка исправна, она вынесет любые ворота. С косяком.

Все готово. Но Беско ничего не может сделать с дверями… Чтобы их открыть, нужно либо взять связку ключей у дежурного по этажу, либо… либо… Беско в очередной раз запускает мысленные руки в замок и пытается пошевелить тяжелый засов. Тщетно.

Уголовники, услышав позванивание пружин замка, встают в стойку охотничьих псов перед дверями. Они окончательно убедились, что что-то происходит. Но что? Эти трое смертников задумали побег. Но причем тут этот пацан? Ему-то ничего не угрожает… причем тут он? А в то же время очевидно, что именно он находится в центре каких-то невидимых событий.

Гойко вопросительным кивком в сторону уголовников спрашивает Беско: «Что делать с этими?»

Беско машет рукой.