Фантум 2012. Локальный экстремум (сборник)

– Ручное рубило, – Наджей взял орудие, взвесил его в руке. – Его можно использовать для чего угодно: можно выкапывать клубни, можно перерубать сухожилия у животных, можно обрубать ветки или скрести кожу.

– Всё течет, всё изменяется, только человек остается прежним – всё тем же стандартом мира. Творцом.

– В каменном веке свои технологии, каменные. В двадцать первом веке – свои.

Леш перебирал каменный лом, подыскивая нужный размер, цокал языком. Затем приступил к работе – чжих… чжих.

Звонкий смех ворвался в монотонность ритмичных ударов. Хохотала девочка лет семи. Вздернутый носик, фонтанчик-хвостик на голове. Указательным пальчиком она тыкала Айгу в макушку и крутилась вокруг парня.

Айгу был очень серьезным. Ползая на коленях вокруг наковальни, он выбирал сколотые чешуйки, пластинки разнообразных форм и размеров, и чуть в стороне от импровизированной мастерской выкладывал из них композицию. Что-то похожее на ручей. Каменный ручеек петлял в густой траве и упирался в частокол. Парень мотал головой, пытаясь уклониться от насмешек девчонки. Она перепрыгивала через него и хохотала. Сверху ручья он кинул листик, чуть дальше – перышко. Натыкал несколько палочек вдоль берега и растопыренными пальцами пригладил вокруг траву. И ручей задышал простором, словно невидимое легкое течение подхватило и понесло частичку образа.

Айгу прислушался – и услышал журчание ручейка, он прищурился – и увидел его движение. И засмеялся чему-то, самим же придуманному.

Девочка распахнула от удивления черные глазки, любопытной белочкой повертелась вокруг и плюхнулась на коленки рядом. Веснушки на маленьком носике. Порылась, достала откуда-то из недр туники горстку песка и рассыпала его тоненькими пальчиками вдоль ручья. Потом они откинулись на траве, раскинув руки, и долго глядели в небо – словно плыли по реке, прислушиваясь к какому-то только им известному голосу…

– Матвей, я всё думаю, как вернуть тебя домой.

– Если бы при падении мой прибор не повредился частично, сложностей не было бы. Теперь же… не возникнет притяжения между двумя временными точками.

Наджей наблюдал за тем, как девочка усадила ярко-серебристого жука на «ручей», и солнечный луч заплясал на его зеркальном панцире.

– Мир – это реальность, форма ее восприятия. Я думаю, можно найти множество способов проколоть время. Ты нашел один, мы использовали похожий, но другой. Я уверен, их много, способов объединения пространства-времени. Может, расскажешь, что конкретно сломано в твоем приборе?

– Я теперь человек, стучащийся в дверь. Прибор может доставить к точке моей действительности, но раскрыть ее он не сможет.

– А если допустить, что кто-то в двадцать первом веке тебе откроет дверь, создаст источник притяжения? Ну, теоретически?

– Кто? КТО? Никто не знает, что я здесь – это раз. В нашем мире еще не придуман процесс перехода – это два! Не забывай, что я первый – это три!

– Матвей, ты говорил, что сын всё знает.

– Мой сын… далек… от меня. Он знает, где лежат расчеты, но мне это не поможет.

– А друг, Петров?

– Влад, Петрик. Я уверен, он найдет шифровку.

– Ну?

– Он географ, как и я.

– Так ты сам и ответил на свой вопрос – он, как и ты. Ведь ты смог!

– Он не знает, где я появлюсь, он не знает, что нужно делать, он не умеет…

– Да брось ты, он всё сможет.

Профессор неуверенно покачал головой:

– Думаешь, стоит попробовать?

– Я уверен.

– …Мы можем попробовать вдвоем, ты и я.

– Нет, я останусь здесь, – Наджей посмотрел вокруг, – это уже мое время. Может, когда-нибудь… моя цивилизация найдет способ… отыскать меня. Я буду верить, что они не исчезли навсегда. Может, они переместились в другую галактику? на другую планету? Да мало ли куда мог швырнуть их порыв ветра перемен?

Они сидели и молчали, но думали об одном – о призрачной надежде. Хрупкой, прозрачной.

Но разве надежде нужны здравый смысл и трезвость ума? Она сильна порывом, импульсом, сметающим все преграды.

– Пойдем, – Наджей вдруг поднялся. – Мы в диком мире? Это мир эмоций и чувств, мир целиком живой. У пространства-времени есть своя душа, ты должен почувствовать ее сиюминутность!

Он зашагал к реке, профессор едва успевал за ним. Тропинка петляла между деревьями нескончаемой нитью. Иногда ее пересекали странные следы, словно кто-то пробежался в обуви на острых каблучках. Что за животные жили здесь? Неизвестно.

Блеснула река впереди.

– Огого-огого-го-го-го-о о! – крикнул Наджей громовым голосом.

С противоположной стороны реки донеслось:

– Огого-огого-го-го-го-о о!

– Эгегей-гегей-ге-ге-гей… ей… ей!

И тут же в ответ:

– Эгегей-гегей-ге-ге-гей… ей… ей!

И стихло эхо, притаилось среди диких скал на другом берегу, растаяло ветром где-то между небом и землей.

– Ну, давай же! Давай!

И профессор, вдохнув полной грудью, прокричал:

– Уг-ю ю ю ю юй-юй!

В ответ удивленно:

– Уг-ю ю ю ю юй-юй?

– Эгегей-гегей-ге-ге-гей… ей… ей…

– Эгегей-гегей-ге-ге-гей… ей… ей…

Река плескалась синим полотном, отражая пространство. Скалы цеплялись за облака. У водопоя стояли дикие лошади. Испугавшись незнакомых звуков, они резкими скачками унеслись прочь. Вспугнутые пернатые понеслись светлым облачком над самой водой.

Они еще долго кричали, до хрипоты, словно мальчишки.

– Что же такое пространство, время? – спросил Наджей. И тут же ответил: – Игра в бесконечность, где каждая точка является центром событий. Солнце, река, камень на берегу. Если ты хочешь пронзить пространство, ты должен сам стать центром событий. Точкой – Вселенной. Пойдем, я покажу тебе кое-что.

Они отыскали тропинку и углубились в лес, надеясь, что более легкая добыча, чем непонятные двуногие, отвлечет хищников, бродивших вокруг. Хотя у них и были с собой копья, профессор сомневался, что сможет отразить нападение.

Таившаяся вокруг опасность сковывала шаг, и они двигались осторожно. Лес был распахнут настежь. Трава, кустарник, деревья – в тесноте, вперемешку. Откуда-то слева, вдалеке, они услышали хриплый рев, он прокатил широкой волной по лесу, заставив задрожать всех его обитателей. С противоположной стороны нехотя отозвался кто-то. С затихающими повторами рассыпались по лесу медно-духовые крики. Каркнул рядом сизо-черный ворон, сорвался с ветки. Внезапно невидимый дирижер приказал – стоп! – чтобы перевести дыхание.

И навалилась тишина… Мрачная, тревожная.

Профессору стало страшно. Ледяными иглами страх впился в мозг, пронзил насквозь тело. Первобытный страх. Кровь сотен поколений воинов заиграла в жилах, напомнив о том, что в первобытном мире не человек был главным. Здесь свои лидеры, у которых когти острее, а клыки – крепче.

Здесь каждый миллиметр пространства был живым. Здесь тело леса извивалось, а свирепый рев сменялся протяжным боевым кличем.

Холодный пот струился по спине, ногам, и профессору показалось, что страх обрел плоть, напитался его существом.

Неведомое всегда пугало человека, пугало своими масштабами, скрытыми возможностями, размахом. Сдавливало сознание до масштабов точки, показывая, кто здесь настоящий хозяин.

Профессор отчаяннор рванул вперед и побежал. Вперед, вперед, вперед! Ближе к Наджею. И вдруг расступилась чаща, обнажила свою душу – мрачный, глухой пятачок. Одинокое дерево в центре. Черные вороны на ветвях.

Природа искусно сочетает красоту с безумием.

– Страх не должен мешать тебе мыслить! Ты замурован во времени. Найди в себе силы, выворачивайся, выплескивайся, борись! Ищи способ вырваться, не бойся перемен! Ты – в центре, ты – микрокосм! – кричал Наджей.

Черные груши посыпались и закружили вокруг, обернувшись воронами.

– Я вырвусь… – прошептал профессор.

– Что? Громче!

– Я вырвусь! – крикнул Сайко.

– Громче!

– Вы-ы р р р ву-у сь!!!

21

Наше время

Боинг 757 авиакомпании «Якутия» приземлился по расписанию. Всем хотелось спать. Так всегда бывает, когда пересекаешь несколько часовых поясов. 8–40 по местному, и целый день впереди.