День всех влюбленных

— Сережа, ну я пойду тогда, что ли! — крикнула модель Люда, не меняя бесстыдной позы.

— Конечно, Людочка, — отозвался от плиты Сергей. — Ко мне старый друг пришел, ты уж извини.

Люда неторопливо, как-то уж очень тщательно стала одеваться, периодически исподтишка поглядывая на Максима, сидевшего напротив, а ему было неуютно в присутствии одевающейся незнакомой женщины. Наконец, она оделась и, махнув на прощание рукой, ушла.

— Твоя бывшая жена пропала, — сказал Сергей, наливая кофе в маленькие чашечки.

— Ее мать ко мне приходила, — сказал Максим. — Скоро ведь День всех влюбленных.

— Да, да… влюбленных, — рассеянно повторил Сергей. — Я слышал, ты женился. — Максим кивнул. — Я вообще черт-те что слышал. Прибегала Марина, говорила какие-то странные вещи о твоей избраннице, катастрофа. Я не понял даже — врет, свихнулась от горя или навыдумывала себе.

— У нас все вполне серьезно, — ответил Максим, помешивая ложечкой в чашке с кофе. — Я женился по любви и не жалею об этом. Но давай лучше не будем на эту тему.

— Ну не будем, так не будем. Слушай, а подари своей новой жене картину мою на День всех влюбленных. Я тебе по дружбе недорого.

— Нет, у меня другой подарок.

Сергей закурил, встал и прошелся по комнате до окна, потом снова сел напротив Максима.

— Слышал я, что она, ну жена твоя новая, такая… ну как бы это сказать…

— Ну да, она полная, — сказал Максим как-то безразлично. — Ты это хотел знать? Здесь Марина совершенно права, в Матильде сто сорок девять килограммов. Но, видишь ли, это такая женщина, которая открыла мне много нового в этом мире. Того, например, что я не знал никогда и не узнал бы и жил, а потом умер. Она открыла мне вкус к жизни. Ты знаешь, я ведь теперь очень люблю людей. Я понял, что любовь к людям и к человечеству в целом это самое главное в жизни всякого человека. А зачем я жил целых тридцать восемь лет, теперь я не знаю. Мне кажется, я прожил их зря.

— Чего-то ты брат непонятно изъясняешься.

Сергей снял берет, бросил его на стул, сделал глоток кофе, глубоко затянувшись дымом, встал и подошел к окну. Секунду постояв, пошел к двери, потом, развернувшись пошел обратно к окну. Максим безразлично, не поворачивая головы, одними глазами следил за своим другом, совершающим променаж по мастерской. Он знал эту его странную привычку.

— Кроме того, что она научила меня любить людей, она открыла для меня вкус к еде. Не тот примитивный прием пищи, к которому привыкло большинство людей, а тот который приносит истинное блаженство.

— Катастрофа, чревоугодие — вот радость! — бросил походя Сергей. — Всегда не понимал обжор.

— Чревоугодие, тем более обжорство, не имеет с этим ничего общего, — возразил Максим, поднеся чашечку с кофе к носу, понюхав и поставив на место. — Вот попробую объяснить на простом примере. Есть инстинкт размножения, а есть изощренный секс с применением разных там приспособлений, экспериментированием. Это ведь не просто заштампованный набор движений.

— Ну-у… Секс ты с едой не равняй. Секс — это высшее удовольствие, ведущее к блаженству. И выше его, пожалуй… — Сергей на секунду остановился и задумался. — Только смерть. Пожалуй, оргазм это и есть маленькая смерть. Да, пожалуй, микро взрыв в человеке на грани со смертью.

Кажется, эта мысль ему очень понравилась, он цокнул языком и вновь решительно двинулся в путь по мастерской. Неутомимость, с какой он вышагивал ежедневно по восемь километров, всякому впервые оказавшемуся у него в мастерской казалась сначала болезнью психики, но к которой скоро можно было привыкнуть.

— По сути, голод развивался теми же путями, что и половой инстинкт, — продолжал Максим. Он вынул из кармана серебряный портсигар и, достав из него сигарету, закурил. Теперь он курил только определенный сорт сигарет, привозимых из Непала, и не чаще, чем пять раз в день, чтобы не притуплять вкусовые ощущения. — Половой инстинкт, развиваясь в сторону изысканности и изощренности, со временем превращается в секс, а чувство голода не просто в его удовлетворение любыми способами, а в кулинарию — искусство приготовления пищи и культуру ее поедания, а голодный дикарь — в утонченного гурмана — любителя изысканных блюд.

— Любовь и голод правят миром, — в задумчивости процитировал Сергей, проходя мимо.

— Совершенно верно. Люди даже не предполагают до какой степени это так. Но я скажу тебе сейчас одну вещь, которая возможно покажется тебе странной с первого взгляда, но отнесись к моим словам серьезно.

— Катастрофа! Ну, ты давай говори, чего тянуть, — поворачивая у окна в обратный путь, воскликнул Сергей. Он сделал последнюю затяжку, подойдя к столу, раздавил в пепельнице бычок и взял новую сигарету.

— В это наверное трудно поверить, — Максим снял очки, посмотрел стекла на слабый дневной свет, через стеклышки он увидел силуэт человека, стоящего за окном. — Максим надел очки, встал и, обойдя круглый журнальный столик, подошел к окну. Там никого не было.

— Что ты там увидел? — спросил Сергей, проследив за его взглядом.

— Мне показалось, что за окном кто-то стоял, — в задумчивости проговорил Максим. — Ведь явно стоял.

— Это вряд ли. Чтобы туда попасть, нужно перелезть забор с колючей проволокой. Раньше ребятишки все время лазили модели смотреть, катастрофа, так я забор колючей проволокой обтянул, теперь никто не рискует.

— Не рискует? — с сомнением повторил Максим.

— Так что ты хотел там рассказать? Во что поверить трудно?

Максим вновь уселся на диван.

— Так вот, — продолжал он, временами поглядывая на окно. — Если половое влечение достигает своего апофеоза и высшей своей точки в момент оргазма, если партнеры испытывают друг к другу не только физическое, но и духовное влечение — любовь, то прием пищи достигает своей высшей точки только тогда, когда поедается хорошо, — для убедительности Максим поднял указательный палец. — Подчеркиваю, очень хорошо, по особым рецептам приготовленное духовное существо, к которому испытываешь любовь. Это и есть высшее наслаждение для самого утонченного гурмана.

Сергей стоял перед Максимом и смотрел прямо ему в глаза, во рту дымилась сигарета.

— Катастрофа! Ничего не понял, — проговорил он, не вынимая сигарету.

— Ты все прекрасно понял, — улыбнулся Максим. — И все расслышал верно. Высшее наслаждение в каннибализме.

— Есть человеческое мясо! — Сергей изумленно глядел на друга. — Человечину… Фу!.. Это же вредно для здоровья, — он вынул сигарету изо рта и с ненавистью раздавил ее в пепельнице, будто ядовитого гада. — Дикость! На это способны только дикари, стоящие на низшей ступени развития.

— И совсем даже нет, — Максим закинул ногу на ногу, помахал перед лицом ладонью, разгоняя дым от сигареты Сергея и затягиваясь своей, чтобы не мешать с другим табачным запахом. — Ошибочное мнение. Каннибализм всегда был распространен во всем мире. Это не дикость, это изысканность вкуса. Дикость — есть людей от голода и приготовленных как попало.

— Ну, это ты, брат, хватил! — Сергей вопреки обыкновению перестал ходить, уселся напротив Максима и залпом допил свой кофе вместе с осадком. — По твоему сейчас люди напропалую друг друга поедают, как дикари какой-нибудь Амазонии из племени Вари, а мы этого не замечаем. Ужасы ты какие-то рассказываешь.

— Ну, иносказательно говоря, "едят" своих сослуживцев. Даже без соли и перца.

— Так ты в этом иносказательном смысле? — с сомнением проговорил Сергей.

— Не совсем так. Это теперь выражение "съесть сослуживца" или "съесть начальника" носит иносказательный характер. Раньше было не так. Раньше каннибализм процветал во всех слоях населения и не считался чем-то удивительным или постыдным.

— Когда раньше?! — воскликнул Сергей. — Почему в книгах об этом не писалось?

— Писалось об этом много, только книги эти были уничтожены.

И рассказал Максим своему другу, будто…

Глава 8

Гибель культур