Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах

Сергей Арно

Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Гримаса черного юмора

По весне, когда солнышко пригрело усталую от снега землю и в природе ощутилось предчувствие перемен, когда человеческую душу начали будоражить скрытые до поры желания что-то переменить, улучшить в своей жизни, когда природа стала готовиться к пробуждению, оголяя от снега землю на газонах, и в воздухе по ночам запахло весной, исковерканные, они стали выползать из подвалов, прокрадываться с чердаков, прибегать с улицы, спускаться с небес… Это были двухголовые кошки, котята с крысиными головами, голуби с кошачьими лапами вместо крыльев, вороны с крысиными, а крысы с вороньими головами; по газонам, весело чирикая, скакали воробьишки, у которых из животиков торчала пара мышиных лапок… Разнообразие уродств способно было помрачить слабый ум. Природа или кто-то в природе будто насмехался, по своему вкусу и неизвестно по чьему подобию искажая создания, совмещая противоречия, доводя до абсурда всякую бездомную живность.

По улице туда-сюда сновали идиотского вида люди: у кого на шее болтался детский барабанчик, а по лицу блуждала улыбка беззаботного счастья; кто был серьезен и с виду жуток; иной мал, пузат, вертляв и шутлив; другой, напротив, величествен и грозен, но со столь бессмысленными речами, сколь величав был его вид… Жильцы охотно покидали свои квартиры, уезжая в другие районы, а вместо них вселялись новые жильцы: идиоты, дауны, шизоиды, с выпуклыми лбами, провалившимися переносицами, выкатившимися глазами, курносыми носами… В природе что-то кем-то менялось.

Глава 1

Погребение Грехильды

ИДИОТИЗМ — слабоумие прирожденное или приобретенное в первые годы жизни. Причины прирожденного идиотизма — патологическое состояние родителей (психические болезни, эпилепсия, старческий возраст, сифилис, алкоголизм), браки между близкими родственниками, остановка в развитии мозга во время внутриутробной жизни, тяжелые роды (сильное сжатие черепа фельдшерскими щипцами и т. д.). Причины приобретенного идиотизма — повреждения головы, болезни мозга, эпилепсия, плохое питание и т. д.

Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь, 1900

Молодой человек остановился на мосту, перегнулся через перила и уставился на воду. Нева сплошь была покрыта потемневшим льдом, только под мостом непонятно отчего образовалась большая полынья, и там была видна черная беспокойная вода. Человек с высоты пронаблюдал, как плевок достиг поверхности воды, и вздохнул. Он смотрел вниз безо всякого смысла и интереса, не то что он хотел вслед за плевком сигануть с моста, чтобы безвременно погибнуть в пучине, это бы хорошо — это бы значило, что в нем еще осталось несколько капель жизни, ведь стремление, хотя бы даже и к смерти, тоже есть проявление жизни. Но нет! Мысль о самоубийстве была столь же скучна и безынтересна, как и мысль о жизни, — он давно смирился с ее присутствием в своем организме, как с изжогой или хроническим насморком. Когда-то давно, еще в юности, после несчастной неразделенной любви он до невозможности остро пережил желание смерти, теперь оно, притупившись, уже не трогало душу, даже когда он неудачно влюблялся, только иногда заставляя морщиться от досады. Он как-то внезапно достиг кризисного тридцатипятилетнего возраста и думал, что такое его скучное состояние продолжится всегда, до конца дней.

— Нет, это отвратительно. Там сыро, холодно, темно, я ведь так боюсь темноты, особенно когда плывешь подо льдом…

Человек оторвал взгляд от воды, обернулся на голос. Невдалеке стояла молодая женщина довольно соблазнительной наружности, приятных с виду форм и тоже, перегнувшись через перила, глядела на воду (формы — это было то, на что он всегда обращал внимание в первую очередь, безошибочно распознавая их даже под зимним пальто), в руке у нее была коробка с тортом и полиэтиленовый пакет. Слова, которые она проговорила, должно быть, вырвались непроизвольно и не относились к соседу, вероятно, она даже не заметила его присутствия. Ему казалось, что поблизости никого не было, но то ли женщина подошла, когда он следил за полетом плевка, то ли он по рассеянности не обратил на нее внимания.

— Сырость продлится недолго, — сказал он нехотя, вовсе не из желания завязать знакомство, отвечая не ей, — скорее самому себе на свою подобную мысль. — Через четыре, максимум шесть секунд после касания воды тело затянет под лед, и сырость кончится. — Женщина повернула к нему лицо, оно было заплаканным. — Только через месяц ваше зловонное и раздутое, как курдюк, туловище поднимется на поверхность, и, когда вы будете проплывать по реке, все будут показывать на вас пальцами. Нет! Все ж таки умирать нужно красиво. В мыслях мелькнул откуда-то карнавал: смеющиеся лица, обнаженные женские тела в перьях, маски… Весело нужно умирать.

Наверное, следует пояснить, что дело происходило в мрачном и унылом городе с очень плохим климатом, жители которого все как один страдают хроническими насморками от постоянных сквозняков и изжогой от некачественной питьевой воды, а 90 % — не выводимой никаким импортом перхотью. Была ранняя весна, когда лед на Неве еще не сошел. Мужчину звали Андреем, исполнилось ему тридцать пять лет, но за это время жизнь успела осточертеть ему, просыпался он всегда в паршивом настроении и в будущем не воображал себе ничего хорошего, впрочем, и плохого тоже. Было ли это последствием психической травмы, связанной с перенесенным в детстве полиомиелитом, или причина тому — полученный стресс, неизвестно.

Девушка (с виду ей было лет около двадцати пяти) смотрела на Андрея зелеными глазами, в этих глазах даже сквозь слезы проглядывалась насмешка и еще что-то многообещающее и распутное, будто твердое обещание осуществить все сексуальные фантазии. Но Андрея взгляд этот не тронул и внутри ничего не всколыхнул.

— Да, — продолжал он, придерживая кепку, готовую сорваться от сильного порыва ветра. — Умирать нужно весело! — и снова перед глазами пронесся хоровод лиц в масках.

Почему Андрей произнес эту дурацкую фразу, он сам вряд ли смог объяснить, просто ему давно хотелось веселья, бестолкового, пусть даже беспричинного смеха, так что казалось ему: даже умереть со смехом будет приятно.

— Во-первых, все вы врете, — заявила девушка неожиданно твердым тоном, плеснув на него зеленью печально-распутных глаз. — Небось сами ни разу не топились. Труп может всплыть только в теплой воде, а до этого его растащат рыбы, скоро корюшка пойдет, моя любимая рыба, очень люблю корюшку. Если вода прохладная, может и не всплыть… А с чего вы решили, что я собираюсь топиться?

Андрей пожал плечами.

— Мне почему-то так померещилось.

— Топятся от несчастной любви, а я сейчас никого не люблю, — на ветру слезы ее просохли, но глаза все равно казались печальными. — Подержите вот это, — она сунула в руки Андрея большую праздничного вида коробку, перевязанную лентами (в такие коробки кондитеры обычно упаковывают торт), достала из полиэтиленового пакета точно такую же коробку. Девушка посмотрела на нее, губы прошептали что-то неразборчивое, и вдруг бросила в реку. Торопливое течение, подхватив подарок, донесло до края полыньи; некоторое время коробка была еще видна, но течение затащило ее под лед, и что там стало с ней — неизвестно.

— Значит, тортами корюшку подкармливаете? — спросил Андрей, протягивая вторую коробку. — Одобряю.

Он ожидал, что эту коробку она тоже бросит на съедение рыбам, но ошибся: девушка положила ее в пакет и, посмотрев на Андрея, кокетливым движением поправила выбившуюся прядь волос.

— Пошли водки выпьем.

Они прошли через Марсово поле, Андрей знал одну недорогую забегаловку в подвале, где можно было выпить водки и закусить бутербродом за малые деньги.