Fugit irreparabile tempus

— Да я-то знаю, — добродушно махнул рукой майор Семенов. — Всегда одинаково, над всеми загадочными и любопытными проявлениями возможных происков империалистов через потустороннюю и околосторонюю сферы нашей действительности…

Он так похоже изобразил бубнящий, отчетно-перевыборный монолог любого советского работника средней руки, что продолжать обижаться бы было со стороны «свиридовцев» просто негостеприимно. И Дудинцев, и Севка, и даже сам подполковник заулыбались в ответ. Давая понять, что извинения за некую легкую нетактичность, проявленную сослуживцем, приняты безоговорочно.

— Искали мы в первую очередь тех, кто по работе своей связан с вычислительной техникой, ЦПУ, чернилами. И не просто связан, а умеет со всем этим хозяйством обращаться, — продолжил рассказ Алексей Петрович. — Вот, к примеру, вряд ли кто из нас, здесь сидящих, сможет слить остатки чернил из десятка кассет в одну, да еще так аккуратно, что бы эта кассета потом снова работала…

«Просчитали мы трех человек, двое — работают в Доме Художника, специалисты по вычислительной технике, молодые ребята, поддерживают всю технику и на работе, и на дому у многих художников, декораторов, оформителей, ну, тех, кто состоит в их Союзе, это вменено в их служебные обязанности. Контакты с Ярцевой у них были регулярные, как-никак, но в Доме Художника она — свой человек, появляется там, как минимум пару раз в неделю, ребят частенько к себе домой вызывала, настраивать вычислитель, очень уж у нее большие трудности с овладением этой техникой. Но — никто из них утилизацией чернил не занимается. Опросили многих, кто непосредственно с ними контактирует, но ни одного такого случая не было замечено.

А вот третий… Владимир Антонов, ремонтник в гарантийной мастерской московского завода вычислительной техники. Парень скромный, в свои двадцать восемь никуда не рвется, звезд с неба не хватает, чинит свежий заводской брак и старенькие машинки, ездит отдыхать в одиночестве обычно на Селигер. Спиртным не злоупотребляет, курит в меру, на женщин, вроде бы, не падок, но…Здесь начинаются странности. Мы немного понаблюдали за ним, и оказалось, что он регулярно раз в неделю, иногда чаще, встречается с Ярцевой и некоторыми её подругами, причем обязательно в компании своих друзей, если их так можно назвать. Короче, раз здесь одни мужики… Собираются они в квартирке Антонова и устраивают групповой секс до изнеможения. Наша-то художника, как выяснилось — та еще нимфоманка, бывало, они втроем с ней одной ночи напролет развлекались. Для неравнодушных сообщу, что в деле имеется и справочка, и даже некоторые фотографии, что б сомнений не возникало. Самые, можно сказать, скромные оставили, иначе — хоть за изготовление порнографии нас привлекай…»

Алексей Петрович рассмеялся, заметив легкое напряжение на лицах слушателей. Конечно, каким бы ни было воспитание, но пикантные подробности чужой жизни всегда вызывают в человеке некий интерес. У кого-то — нездоровый, у кого-то — брезгливый, но равнодушных остается очень мало, и таким равнодушным, скорее всего, надо бы обратиться к врачу.

— Продолжу про Антонова? — спросил майор. — Кстати, заметили, что и фамилия автора австралийского романа такая же? Казалось бы, глупо, спрячься под псевдонимом, но… Это ж не Череззаборногузадерищенский, сколько в России Антоновых? Может быть, на этом и расчет строился? Впрочем, теперь с фамилией и самим автором вам разбираться.

То, что он автор, конечно, не доказано, но шанс есть, и шанс огромный. Володя этот утилизацией кассет не брезгует, скорее, из чистого любопытства, чем по рабочей необходимости, с Ярцевой тесное знакомство ведет. Ведь, кроме групповых развлечений, о чем-то же они в перерывах разговаривают? И аккурат перед встречей с австралийским атташе и передачей ему рукописи Ирина Ярцева была дома у Антонова, в этот раз они почему-то больше двух часов провели наедине, а только потом к ним присоединились друзья-приятели по постели…»

— Ну, а самое интересное я оставил, как и положено, на сладкое, — Алексей Петрович загадочно улыбнулся и едва не замурлыкал от удовольствия, как большой и смертельно опасный кот, находящийся в прекрасном расположении духа. — В шестнадцать лет Владимир Антонов лишился обоих родителей. Железнодорожная катастрофа, её и сейчас, бывает, вспоминают, на перегоне под Уфой. Его отец и мать умерли прямо там, на месте, а изломанного, искалеченного паренька перевезли все-таки в Москву, после того, как он неделю провел в уфимской губернской больнице.

«И в Москве паренек выздоровел! Полностью. Да так, что ни о какой инвалидности и речи не шло, когда его через полгода выписывали из больницы Склифосовского. Последний раз он проходил диспансеризацию почти год назад, никаких отклонений, никаких хронических заболеваний, никаких психических сдвигов. Полностью здоровый человек. Мы сразу дернулись к Склифу, но — беда! — нет никаких документов на него, ни истории болезни, ни результатов анализов. Конечно, времени прошло слишком много, что бы хранить все эти бумажки, но ведь старожилы больничные этот случай помнят, уникальный, говорят, случай. И вот вам — исчезновение документов. Мало того, никто по этому случаю не попытался защитить диссертацию, апробировать новые лекарства, да и что греха таить — просто прославиться, как лечащий врач…

Некоторые из его одноклассников рассказывали, что Владимир после выздоровления изменился очень сильно, стал замкнутым, нелюдимым. Это вполне объяснимо, но вот то, что он с отличием закончил вычислительный факультет Автодорожного и сам — по собственному желанию! — «закрылся» в гарантийной мастерской, вот это настораживает.

Кроме того, мы поговорили с несколькими женщинами, его интимными подругами, ведь художница Ярцева отнюдь не единственная, с кем имел дело Антонов. Так вот, женщины в один голос уверяют, что подобных мужчин не встречали в своей жизни: выносливый, нежный и грубый в меру, понимающий и — абсолютно равнодушный. Одна даже сказала, что у нее создалось впечатление, что она любится с механизмом, роботом каким-то, настолько у него всё… как положено.

И последнее, наверное. Никаких особых литературных дарований у Антонова не было ни в школе, ни в институте. Конечно, бывало, что писал заметки в стенгазету, но — формальные, как это обычно пишут, что бы просто выполнить долг, поставить галочку…»

— Подкидыш? — внешне равнодушно, спокойно рассматривая свои ногти, поинтересовался подполковник. — Что вы на это скажете? Думали такую версию?

— Думали, а то как же? — отреагировал майор Семенов. — Жаль, в те времена еще не было всеобщей обязательной дактилоскопии, отпечатки пальцев у Антонова брали уже в больнице, причем почему-то — в московской, но даже если и подкидыш, то какой смысл подростка покидывать? На консервацию с неопределенной перспективой? И зачем же он вот так рискнул засветиться через двенадцать лет?

— А это — смотря кто и зачем нам его подкинул, — многозначительно сказал Дудинцев. — Да и кто вам сказал, что публикация романа — это не способ связи или не поиск своих?

— Ну, а кто же на такую головоломную операцию мог решиться… — начал было отвечать Алексей Петрович и неожиданно осекся. — Вы думаете, что это не люди?..

— Ты сказал, — цитируя Святое Писание, ответил подполковник. — Но — какой-то слишком уж однозначный вывод получается, правда?

— А может быть, это люди, но не наши? — смущенный собственной дерзостью высказался Сева.

— А чьи же? — повернулся к нему Семенов.

— Ну, из прошлого, будущего, параллельного… — смутился еще больше и замялся с ответом старший лейтенант.

— Стоп фантазия! Общее представление о деле вы получили, версий рождается миллион прямо здесь, за столом, поэтому самое лучшее будет, если начнем с плана мероприятий, — по-хозяйски потер руки подполковник Свиридов. — У кого какие будут предложения? Только конкретику, пожалуйста, без всякой размазни-лирики, типа «изучить», «рассмотреть», «подумать»… И все-таки, при всей нашей уверенность, учтите, что и Антонов этот мог быть просто промежуточным звеном в передаче рукописи…