Химеры просыпаются ночью

— Уж ты как хочешь, а я из горла не могу…

— Да я как-то тоже…

У Фитиля явно поднялось настроение, и я понял, что как раз в этот момент из него можно вытянуть много ценного, он охотно поделится. Но решил потерпеть до первого стакана. Но не до последнего: кто его знает, как на него водка подействует… Скорее всего, придется бежать за второй, но уж это само собой…

Фитиль налил себе полный граненый. Попыхтел, собираясь духом…

— Ну, будем, что ли…

— Будем, — кивнул я.

Он крупно заглотал, проталкивая водку с заметным усилием. Меня даже передернуло от такого зрелища. Наконец, пустой стакан топнулся о землю.

— У-у-у… замечательно!..

Фитиль ножом отхватил преогромный кусок тушенки и с наслаждением зажевал.

— Ммм… — показал мне на стакан, приглашая налить.

Что же, никуда не деться. Да и, признаться, определенная доза алкоголя не помешала бы. Я налил полный стакан, таким образом, бутылка практически опустела.

Водка оказалась теплой и сладковатой, самой противной, какую только довелось пробовать. Но все же я не сблевал, вытерпел. К тому же, добрый кусок тушенки помог справиться с сопротивлением желудка.

— Хе, — крякнул Фитиль, — а ничего ты зафилософствовал его… — он указал на стакан.

— Противная какая…

— Ничего, это еще не противная, это самое то, можно сказать. Вот здешнюю самогоночку тебе испробовать бы — вот тогда деранет за горло, градусов девяносто, никак не меньше, собака…

Но я не проявил никакого желания «испробовать», так что Фитиль с видимым разочарованием взирал на пустую бутылку в траве. Я понял, что как раз и наступил тот самый момент, когда можно разговорить его.

— А это тут что вообще? — окинул я взглядом окрестности.

— Это… — Фитиль отвлекся от вида пустой бутылки, — Это, братец ты мой, Кордон есть. Отсюда все начинали и начинают, кто в новичках приходит. И здесь же оседают, если ничего путного не подворачивается. Можно всю дорогу на Кордоне проваландаться, а так никуда сроду и не сунуться, дальше этого. Но это уж как кому повезет, да.

— А что дальше может быть?

— А дальше… дальше может быть много чего. Могут быть карманы, полные хабара, а может и крест с противогазом случиться, да.

— Ну а мне-то куда податься по первому разу, а?

— Ну, это тоже — смотря, зачем ты явился сюда. Про свои заработки помолчи лучше, не хочешь говорить — так лучше не ври. А то косо посмотрят. На заработки в Турцию или на вышки валят, а не сюда в твоей-то куртчонке. Бывает, что иногда пришлые охотники заглядывают, то есть, специально за артефактами. Так у них снаряга, скажу я тебе, — мне за всю жизнь на такую не наскрести. Ну и прутся сразу в центр Зоны. Если проводник толковый — то, возможно, чего-то и наварят, а ежели остолоп и рыбья башка, то заведет всю группу в кишку какую-нибудь, там все и сгинут.

Фитиля заметно «повело», осовелые, налитые кровью глаза медленно ворочались в провалившихся орбитах. Было видно, что пил он давно и бросать в ближайшие дни не собирался. От таких можно было чего-то добиться только в первый час попойки, а потом свалятся прямо там, где сознание отказало им служить, так и проваляются в канаве или под забором до вечера. А потом — новая доза — и до утра. Так что Фитиля требовалось раскрутить, пока тот еще в сознании.

— Ну, ружьишком тебе обзавестись надо бы на всякий случай, да. А то собаки, плоти… мелочь пузатая всякая прохода не даст. Деньги есть — помогу достать, ну а нет — сам рыскай, тут я тебе не помощник. Ну и пошарься сначала здесь, в окрестностях, на побегушках можно, если не брезгуешь…

— И дорого стоит ружьишко-то?

— Можно по первости гладкий ствол купить, тыщонок в десять-двенадцать обойдешься. Да… Если биография не важна, то и за семь порыскать можно. Рубли, естественно.

— Сколько?! — если б я не сидел на земле, то наверняка упал бы. — Это ж кому столько отваливать за говеный ствол придется?

— Хо, а ты как хотел? Ну, к бандюганам на Свалку смотайся, те тебе наверняка нарезной за такую же цену или гладкий за тыщи полторы. Если, конечно, через сто метров в спину не шмальнут и до трусов не разденут.

— Да… и куда я сунулся со своими грошами… — подумал я вслух. Больше для того, впрочем, чтоб Фитиль проникся моим положением и предложил варианты подешевле. Но тот не проникся. Оперся на локоть, закрыл глаза и замычал что-то; видимо, песню.

Я смотрел на землистое небо, бурьян вокруг, слушал мычание Фитиля и отчетливо понимал, что здесь все совсем не так, как преподносят нам газеты и «ящик». Если уж мне это стало ясно буквально через несколько часов пребывания, то неужели не понимают те журналисты, которые приезжают сюда и пишут? Или вовсе здесь не бывают, а так, потопчутся в барах, на КПП, байки послушают, сплетни запишут — и айда назад. Ну и пощелкают несколько кадров, там же, на КПП. Герои Зоны — это бравые солдатики, гладко выбритые и исключительно в полном боевом снаряжении. Газетный сталкер — худой небритый человек в аккуратном охотничьем костюме, с неизменным Калашниковым на плече. А на самом деле — грязный разношерстный люд, угрюмый и недоверчивый ко всем, кто пытается проникнуть в их круг извне. Вряд ли глянцевые журналисты проникают за колючку, чтобы рисковать надушенной задницей ради статьи. Военные репортеры — дело другое, периодически возникают на полосах и экранах. Тем не менее, за все эти годы ни одного толкового снимка мутанта или кадров из глубины Зоны. Неужели никому не приходило в голову прикинуться сталкером и сделать большую серьезную статью? Наверняка приходило. Да только не известно, как поведет себя вот хоть Фитиль, наведи я на него объектив. Но есть же скрытые камеры… А, впрочем, кто ж это все знает. Там, в большом мире, Зоной интересовались только первые несколько лет. Затем вести оттуда (то есть, уже отсюда) стали сродни сводкам из горячих точек: вызывают интерес только когда происходит значимое движение. В остальное же время Зона просто есть, она обывателя не интересует. И все эти разговоры о том, что Зона расширяется, что рано или поздно поглотит весь мир, превратит всю планету в одну огромную Зону или даже аномалию, — все они будто бы не имели ни малейшего отношения к затюканному работой и хозяйственными заботами обывателю. Придя домой в шесть вечера, люди хотели видеть на экране душераздирающие зрелища, которые не касались бы непосредственно их, они были не против взирать на чужие страдания и реки крови, искореженный металл на трассе и бандитские сериалы. Только… с одним непременным условием: чтобы увиденное не находилось под боком, в соседнем доме, подъезде, квартире. Так и с расширением Зоны. Никому нет ни малейшей заботы до обнесенной колючкой куска земли в далекой Украине. И пусть болтают хоть каждый день о поглощении мира — пока Зона не окажется на пороге его собственной квартиры — он не тронется с насиженного дивана, чтобы выключить телевизор.

— А правда, что Зона расширяется? — обратился я к еще больше осоловевшему Фитилю.

— Что?.. А, ну само собой, растет, а то как же. Чье-то желание исполнится — вот и Выброс, а затем и расширится. Если желание большое — то намного, поменьше — ну и расширится поменьше, да.

— Желание?.. — не понял я, смутно припоминая что-то прочитанное в очередном таблоиде.

Фитиль раскрыл рот, чтобы ответить, но так и замер: в тишине со стороны домов отчетливо застучали выстрелы вперемешку с криками.

— Это что за…

И он, несмотря на то, что минуту назад едва мог приподняться на локте, довольно резво вскочил на ноги, подхватил ружье и потрусил на выстрелы. Решив, что отсиживаться мне тоже не резон, я заспешил следом. Фитиль не обращал на меня внимания, на ходу запихивал патроны в стволы. Чем придется воевать мне — о то я тогда, признаться, не подумал; бежал, потому что просто — бежал. Тем временем, выстрелы и крики сделались громче.

— Вон там засела, гнида, доставай ее! Шуруй, шуруй! Сейчас мы тебя достанем!..

Посреди улицы несколько сталкеров вели огонь по невидимой цели. Фитиль подбежал к одному и что-то спросил, ему ответили, но из-за выстрелов я не расслышал. Тоже подбежал, стрелявшие на меня даже не посмотрели, двинулись к домам. Я немного приотстал, не желая путаться у них под ногами или схватить шальную пулю. Свернул за угол. Там увидел стоящего ко мне спиной человека в изодранной куртке. Он не участвовал в общей суматохе, преспокойно покачиваясь, будто в такт неслышимой музыке. Даже что-то напевал.