Дайте нам крылья!

Клэр Корбетт

Дайте нам крылья!

Роман-Полет

Часть первая

Джон Уилкинс (один из основателей Лондонского королевского общества, епископ Честерский) полагал, что человек может полететь четырьмя способами:

   1) при содействии ангелов,

   2) при содействии ручных птиц,

   3) при помощи крыльев, прикрепленных к телу, и, наконец,

   4) в «летучей повозке» — это устройство предположительно должно приводиться в действие какой-то иной силой, помимо силы человеческих мышц.

Первые три способа представлялись Уилкинсу маловероятными — пожалуй, вполне справедливо. И птицы, и ангелы почему-то не стремятся помогать человеку летать, а попытки пристегнуть к телу крылья, как известно, плохо кончаются.

Пэт Шипман. «Встать на крыло. Археоптерикс и эволюция птичьего полета».

Ты ли дал красивые перья павлину и перья и пух страусу?.. Твоею ли мудростью летает ястреб?.. По твоему ли слову возносится орел?..

Иов, 39

Глава первая

Полет

Пери кружит над бухтой, высматривает что-то внизу, ветер так и визжит в ее перьях.

— Луиза! Луиза!

Кричи сколько хочешь, никто не откликнется. В груди словно разливается едкая кислота, выжигает все внутри. Хьюго вертит головой, ерзает, наверное, чувствует, как набухает страх в сердце Пери — словно волна набирает силу, накатывает на берег, обрушивается на песок. Пери обнимает ребенка одной рукой, хотя он и так туго прикручен к ее груди в слинге.

«Над Соленой бухтой никого не будет, — сказала тогда Луиза. — Жду тебя там. Прилетай, пожалуйста. Только смотри у меня, никому не говори!».

«Мы не одни такие», — сказала тогда Луиза.

Голос у Луизы был злой и взвинченный — а Луиза была лучшая подруга Пери, даже больше того — названая сестра, и вот уже несколько месяцев рассказывала Пери правду о том, как они на самом деле живут, и Пери, конечно, сразу согласилась увидеться с ней над Соленой бухтой. Только вот странно и страшновато, что Луиза так настойчиво просила молчать.

В то утро Пери вышла из дома с Хьюго в слинге, как обычно, — получается, она обманывает родителей Хьюго, хотя не сказала им ни словечка. Впрочем, какая им разница, что она не пойдет с ним в парк? И вообще в последнее время она с ними редко разговаривает — и с ней, и с ним.

Еще один круг над бухтой. Немного ниже. Нет, в бухте кто-то есть. Внизу, в полосе прибоя, перекатывается какая-то серая масса — наверное, выброшенный на берег мертвый тюлень.

Нет, не тюлень.

Пери тяжело приземляется на песок, спотыкается, падает. Кровь отливает от лица, от головы, перед глазами темнеет, осторожно, падай на бок — не придави Хьюго! Миг — и Пери снова на ногах, подбирается к серой массе — ох, вот бы это оказалась груда водорослей или торчащий из воды камень! — но когда она подходит поближе, то различает в утреннем свете, что да, да, все так и есть: прибой окатывает тело женщины, крылья у которой так набрякли, что вялые волны — сейчас отлив — не в силах ни вытолкнуть ее на песок, ни утащить за собой в море. Эти нежно-серые крылья Пери узнаёт сразу. Луиза.

Пери падает на колени у головы Луизы, приподняв над водой собственные крылья, чтобы не замочить. Мочить перья нельзя. Их будет некогда сушить — теперь уж точно некогда.

Пери видит ручеек запекшейся крови в уголке рта у Луизы. К горлу подкатывает тошнота. Пери наклоняется вбок, придерживая Хьюго, и ее рвет в море.

Что случилось? Луиза упала… нет, ее сбросили с неба. Луиза прекрасно летает, о несчастном случае и речи нет. Как такое может быть? Вот она, моя сестра, взрослая, разумная, самостоятельная Луиза — лежит с переломанными крыльями в полосе прибоя на берегу Соленой бухты. Лицо у нее белое-белое, волосы намокли и стали тяжелые, словно водоросли.

Пери стоит на коленях в холодной морской воде, ее трясет и мутит, одна рука все так же обнимает Хьюго, другая гладит Луизу по щеке — стылой, совсем как вода в бухте. Пери полощет рот, выплевывает соль и кислятину.

Белая как мел кожа Луизы уже покрылась красно-синими пятнами. Давно ли погибла Луиза? В чем дело? В чем?! Кто ее погубил? Что она хотела мне рассказать? Неужели из-за этого ее и убили?

Пери осторожно отводит волосы Луизы с лица, закрывает ей глаза. С минуту сидит неподвижно. Потом с трудом поднимается на ноги. Солнце уже высоко, начинает припекать. Час-другой — и пляж превратится в раскаленную топку: жгучий песок, зеркальная вода.

Волна страха, поднявшаяся в Пери еще в небе, накатила, нависла над Пери, обдала ее холодом, подмяла всей тяжестью, вышибла дух, не отпускала.

Если Луиза что-то знает… то есть узнала, и за это ее убили, что же станется со мной? Ой, Луиза, во что ты меня втянула?! Убийцам известно, что ты сюда собиралась, и, конечно, известно, что сюда собиралась я. Если они думают, будто и я знаю то, что ты выяснила, мне тоже конец. Ничего я не знаю, ничего — а что толку?! Хватит и того, что я тебя тут видела.

Пери оглядела горизонт — нет, в небе пусто. Улетай отсюда. Улетай домой. Только где он, мой дом? Где мне спрятаться, где меня никто не найдет? Пери смотрит на Луизу. Слинга на Луизе нет. Еще бы. Те, кого боялась Луиза, знали про вживленный жучок; убийцы наверняка выждали, когда Луиза будет без малютки Эми, и только тогда убили ее.

Столкнуть тело подруги в море или засыпать песком — устроить хоть какое-то погребение, не бросать же ее здесь, словно какой-то мусор, среди увядших водорослей, дохлых медуз и осколков стекла, скопившихся у полосы прибоя. Нет, ничего не выйдет. Она тяжелая, и времени нет. И вообще надо, наоборот, не спрятать тело, а оставить на виду, чтобы его поскорее нашли.

Горло саднит от рвоты, даже глотать трудно. Пери бежит по песку, хватая ртом воздух. Чтобы взять разбег перед взлетом, надо разогнаться, и на это уходят все силы. С утеса было бы удобнее, только забираться туда некогда. Если убийцы знают, что мы с Луизой договорились здесь встретиться, то не исключено, что меня здесь подкарауливают. «Никому не говори». Я не понимала, почему. «Есть и другие». Что она имела в виду?!

И вот Пери уже летит, а тело Луизы словно проваливается вниз, уменьшается, теряется в волнах.

Прости меня. Луиза. Моя единственная подруга, моя единственная сестра. Я даже никому не расскажу, что ты здесь — потому что боюсь. Тебе удалось сбежать от тех фанатиков, которые тебя вырастили — детство в той общине не детство, а тюремный срок, — ты вырвалась в Город, так же как и я. И вот чем все кончилось.

Собранная, здравомыслящая Луиза не думала бы о трупе Пери ни секунды, если бы на кону стояла ее собственная жизнь. Как бы поступила Луиза на моем месте? Пери взлетает высоко-высоко над бухтой и разворачивается в сторону дома. Да нет, какой же это дом? Особняк Питера — не дом Пери и никогда им не был. Надо бежать. То есть лететь.

«Где мне укрыться?» Мысли у Пери трепыхаются, словно крылья у слетка, мелькают быстро-быстро — Пери так напряженно размышляет над тем, как быть дальше, что едва не промахивается мимо утеса с посадочной площадкой у дома Чешира и прижимается к каменной стене, хлопая крыльями, чтобы прийти в себя, и перья у нее шелестят, шуршат, словно осенние листья, готовые осыпаться и истлеть. Пери стоит неподвижно: надо поскорее отдышаться и успокоить Хьюго. Соберись. Дыши. Когда ты такая злая и напуганная, летать опасно. Вообще невозможно летать. Пери осматривается: темные точки, другие летатели — две-три прямо над головой, еще несколько поодаль. Неужели приближаются? Сердце так и стучит — и после полета, и от страха.

Из дома доносится мягкий топоток. К двери мчится золотой снаряд. Плюш. Встает на задние лапы, выгибает спинку, точит когти о косяк.