Дайте нам крылья!

Вот и хорошо, что я так разозлилась, — зато не цепенею от страха. Как они посмели так со мной поступить? Как они только могут так поступать с Хьюго?! Сволочи!

Не успев ничего подумать, Пери резко крутится на месте, выставив одно крыло — и присыпки и кремы Авис летят на пол. Сияющие краски брызжут в разные стороны, растекаются лужицами, льются ручьями — «Гераниевая кошениль» сливается с «Маковой киноварью», сочится в «Фиалковый кобальт» и «Полуденную синь», зеленый мох весь сверкает от блесток и осколков. Представив себе, как взбесится Авис, Пери улыбается. Прибирать здесь не входит в мои обязанности.

Луиза давно уже сказала Пери, где, скорее всего, спрятан жучок, и когда Пери вернулась в тот день в свою комнату, то пощупала ягодицы — и точно, предательская штуковина оказалась запрятана именно там. Как, должно быть, хихикали Питер и Авис, когда вживляли мне жучок, а я ни о чем не заподозрила! Сволочи. Что им ни сделай, все мало будет.

Когда же они успели мне его вживить? Удобных случаев было несколько. Когда делали первую операцию для крыльев? Или даже раньше?

Снизу, из гостиной, слышится мягкий тяжелый стук, и Пери цепенеет. Кто-то пролез в дом? Неужели это погоня? Вдруг да? Боже мой, что со мной сделают, если застанут здесь? Обрубят мне крылья и утопят в море? Темные волосы Луизы колышутся в воде, будто водоросли. А вдруг это Питер? Нет, еще рано… Поди уследи за этими летателями. Вечно сваливаются на голову нежданно-негаданно, только перья — вжих!

Пери выскакивает на площадку. Снизу, с груды съехавших на пол подушек, на нее смотрит Плюш.

— Ну, Плюш, ну, балбес!

Пери бросается вниз, в гостиную, а оттуда — в просторный кабинет Питера с видом на океан. Чуть не забыла. Она расшвыривает инфокарты на огромном столе, рывком выдвигает ящики, вываливает все на пол. Алая вспышка — в дальнем углу нижнего ящика. Она вытаскивает свой подарок — залитую в стекло розу, — вертит в руках. Ах ты мерзавец. Спрятал подальше. Ну еще бы. Когда Пери показала Луизе эту розу, та сначала подняла ее на смех, а потом чуть не расплакалась от жалости.

— Ох, только этого еще не хватало! — простонала она. — Милая моя, неужели ты не понимаешь, какая это старая песня? Неужели до тебя еще не дошло, что он за человек, что он с тобой вытворяет?

Наконец Пери находит то, что искала — особый нож, которым Питер обрезает инфокарты для чертежей по размеру. С этим ножом нужно обращаться очень осторожно, он острее скальпеля. Руки у Пери дрожат. Она набирает побольше воздуху, потом снова приспускает шорты и, изогнувшись, брызгает обезболивающим аэрозолем на кожу. Дотянуться до нужного места трудно, рана получится больше, чем нужно. Кожа, жир, мышцы — нож разрезает все легко, словно гнилой шелк. Пери больно, она втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Обезболивающий аэрозоль не очень сильный, но боль все равно ощущается как будто издалека.

В детской плачет Хьюго и Пери так и тянет броситься на тоненький писк.

По ноге бежит струйка горячей крови. Копаться в собственной плоти — все равно как доставать глубоко засевшую занозу. Ага, вот. Полли подцепляет кончиком лезвия крошечный силикатный прямоугольник и отшвыривает в сторону. Потом покрывает разрез антисептической искусственной кожей.

Пери бросает окровавленный нож на стол и не без злорадства отмечает, что кровь накапала на последний чертеж Питера — сейчас он проектирует изящную легкую башню — и стекает по ноге на чистый каменный пол. Да уж, Питеру не понравится, что у него на рабочем месте развели такую грязь. Пусть увидит это только завтра утром. К тому времени у него найдутся тревоги и поважнее.

Взгляд Пери падает на рисунки, плакаты и чертежи, развешанные по стенам кабинета — она видит их словно в первый раз. Голубой заснеженный утес слева — это церковь; как потрясена была Пери, когда впервые пришла в этот дом и узнала, что церковь — творение Питера! Когда Пери приехала с Окраин, то знала только этот ориентир и по нему и искала дорогу в Городе.

Первый день в Городе… У Пери был временный пропуск — спасибо, Ма Лена! — и твердая решимость остаться здесь навсегда, не дать вытеснить себя обратно в глушь. Пери потирает тугую кожу на левом бицепсе. Там, под кожей, сидит еще один микрочип, но его-то Пери нервно нащупывает по десять-двадцать раз на дню. Удостоверение жителя Города, постоянный пропуск. Где бы она ни оказалась, ее просканируют и удостоверение подтвердит, что она имеет законное право жить в Городе. Когда Пери вживили этот пропуск, она месяца два была на седьмом небе. Можно больше не бояться, что ее депортируют.

Хьюго плачет. Пери бежит в его комнату — рану так и жжет.

Хьюго хочет есть, ему уже давно надоело сосать пальцы, он заходится в крике и весь красный. Пери подхватывает его на руки, чувствует, как колотится его сердечко, как тычется в нее его маленькая жизнь, успокаивает его, прижимает к себе, прикладывает к груди. Хьюго жадно сосет, пристально глядя Пери в глаза. Лететь, лететь, лететь. Надо оставить тебя — но я не смогу. Пусть Авис ненавидит меня сколько хочет, пусть Питер больше не обращает на меня внимания, но мне бы и в голову не пришло отдать тебя чужим, ни за что!

Пери смотрит на чудесные игрушки Хьюго, на изящный миниатюрный глобус, подвешенный над кроваткой. Придется тебе, Хьюго, обходиться без всей этой красоты.

Не смогу я тебя оставить. Тем более сейчас. А то придут за мной, а найдут тебя. Пери одной рукой придерживает Хьюго, другой вытаскивает свою инфокарту. Надо позвонить Питеру и уговорить его вернуться как можно скорее.

Не отвечает. «Оставьте сообщение».

Пери не знает, как быть. Когда она в последний раз послала Питеру голосовое сообщение, он прослушал его только через три дня.

«Отбой».

Пери смотрит на погасший экран. Боже мой, что ж я раньше не сообразила! Бросает инфокарту на пол. Брать ее с собой нельзя. По ней Пери живо вычислят. Проще простого.

Тело Луизы в волнах прибоя.

Плюш топочет в детскую, вспрыгивает на скамью рядом с Пери и подсовывает голову ей под руку. Она гладит его по носу, ерзая от нетерпения: когда же Хьюго кончит сосать? Скорее, Хьюго. Ну пожалуйста. Пери бросает взгляд на настенные часы: дорога каждая секунда. Смотрит в янтарные глаза Плюша. «Я буду по тебе скучать».

Хьюго наконец отваливается от груди, улыбается.

— Па! — восклицает он, сверкая глазами — сам удивился, как у него получился такой маленький взрыв. — Па! Па! Па!

«И по тебе я буду скучать».

Нет. Нельзя бросить тебя одного, и в этом доме, и в целом мире, когда тебя собираются отдать в чужую семью. Единственный выход — если я останусь с тобой, а остаться я не могу.

Не могу.

В голове прямо искрит. Мир вокруг с рывком останавливается — нет, это она, Пери, застыла, глядя в немигающие глаза немыслимого, что таращатся на нее из бездны.

Придется мне взять тебя с собой. Чтобы тебя не обижали. Чтобы тебя любили. Больше никто тебя любить не собирается.

Мир снова кружится, все быстрее и быстрее, Пери мчится, словно ветер, стоит ей остановиться — и все замрет, у нее не хватит духу спасти не то что Хьюго — саму себя, она оцепенеет и будет покорно сидеть на месте и ждать. Легкая мишень.

Пери кладет Хьюго на коврик на полу и обшаривает детскую. Нужно взять кое-что еще: подгузники для Хьюго — сотня квадратных пеленок, сложенных в пачку не толще ее ладони, теплые одежки — костюмчик для полетов и… что еще?

Что еще тебе понадобится, птенчик?

Я.

А больше, собственно, и ничего.

Все, что тебе нужно, — это я.

Она берет Хьюго на руки и пристраивает его в слинг. Куда лететь? В Городе им негде укрыться. Пери потирает руку, нащупывает пропуск. Бесценный знак того, что ее здесь приняли: многие всю жизнь за него бьются.

А сейчас она готова вырезать и его и швырнуть на пол в зарок вечного изгнания, ради Хьюго — но не станет.

Вот и все. Теперь и речи не будет о том, чтобы вернуться, чтобы получить прощение. Настал момент, когда я должна отказаться от всего, к чему стремилась, за что боролась — от такой жизни, от Города.