Истории СССР

Навестив сынулю и прогулявшись с ним вдоль Оредежа до церкви Божией матери «Казанская», где молился в детстве за своих родителей, я пришёл в дом отдыха. Было четыре часа пополудни и отдыхающие мирно спали после обеда. Массовик-затейница с огромной халой рыжих волос на голове разрешила мне погулять часок за территорией и познакомила меня со вторым лектором, приехавшим для выступления в их клубе.

— Василий Палыч Соловьёв-Седой — протянул мне руку благообразный старичок.

— Николай Николаевич Ващилин — промямлил я непривычно долгий титул.

— Постойте, постойте. Это не ваш папа служит в ГУВД, генерал Ващинин.

— Моя фамилия Ващилин. А Генерал Ващинин совсем не мой папа. Чей-то другой.

Василий Палыч звонко рассмеялся и узнав, что я каскадёр с Ленфильма начал рассказывать мне о своих песнях. Знал я их плохо. Кроме «Подмосковных вечеров», которыми мне в детстве прожужжали все уши, я ничего и не знал.

Когда мы вышли за ограду Дома отдыха, Василия Павловича осенила какая-то свежая идея и он потащил меня в свою «Победу».

— Поедем на станцию, дёрнем по пивку.

— Не я не пью, я за рулём.

— Ну как знаешь — не стал терять время на уговоры Василий Палыч и нырнул в свою машину. Его шофёр плавно отъехал в сторону станционного буфета, предусмотрительно уточнив у меня время начала встречи со зрителями.

Полногрудая, загорелая массовичка, понимая, что Василий Палыч задерживается, вывела меня на сцену первым. Народу в зале было совсем немного. Пытаясь разбудить в зрителях интерес, я почти кричал о самых ярких моментах своей кинематографической жизни, делая акцент на известных фамилиях типа Никита Михалков, Владимир Высоцкий, Андрей Миронов. Не ниже. Народ оказался балованный. Хотели не слушать фамилии, а видеть их живьём. Меня, как их представителя, не воспринимали. К концу первого часа в заполненном зале начался ропот. Рыжеволосая массовичка, понимая, что я проваливаюсь, судорожно искала за кулисами Василия Павловича. Уж он-то не подведёт. Народ его любит. Я всё время вертел головой в ожидании избавления от позора и плёл небылицы, сразившие бы наповал кого угодно, но отдыхающих советских медработников, вдевших по сто грамм водки с пивом, они не брали.

Увидев краем глаза, как массовичка выталкивает на сцену подоспевшего Соловьёва-Седого, я начал кланяться, шаркать набойками и выкатился со сцены колесом. Теребя пыльный бархатный занавес, я мечтал о том, как я потрачу чудом свалившиеся на мою дурную голову деньги. Нужно было купить себе новые туфли и сменить эти, со слоёным пирогом запасных подмёток, жена второй год ждала демисезонное пальто, перепрыгивая по первому морозцу из протёртого плаща в побитую молью шубку, а дети просили купить к зиме китайские комбинезоны, как у Вити Ладвищенко. В них так удобно кататься на снежной горке! В конце месяца в ДЛТ такие «давали».

Мою осторожную просьбу рассчитаться со мной и подписать путёвки тётя с халой пропустила мимо ушей, не отрывая глаз от сцены, на которой молча застыл Василий Палыч. Зал ждал «Подмосковных вечеров», затаив дыхание. Василий Палыч угрожающе резко сделал шаг к оркестровой яме и что-то глухо промычал. Ожидание песни затянулось. Рояль сиротливо стоял в центре сцены с открытым «ртом». Василий Палыч слегка прогнулся и шумно набрал воздух в лёгкие. Массовичка дрожала, заламывая руки. Напряжённая тишина зала ждала первых звуков любимой песни. Наклоняясь вперёд и нависая над ямой, Василий Палыч громко изрёк

— Щас я вас всех абассу!

И взмахнув пару раз своими крылышками, полетел в оркестровую яму вперёд головой.

Кончаловский

Андрей Кончаловский. Фамилию эту я узнал, посмотрев фильм «Дворянское гнездо». Фильм прелестный, тургеневский, русский. Изумительный, но очень короткий финал с убегающей в поле девочкой. Хотелось смотреть на это цветущее поле, бегущую по нему маленькую девочку в веночке из полевых трав долго, долго. Пока не вспомнишь маму, бабушку, дедушку и пока не наговоришься с ними вдоволь. Более щемящей моё сердце образа я не видел за всю свою жизнь. Вновь я обрел надежду в поисках мастера. Как подобраться к Кончаловскому, я не знал. Распорядилась судьба.

Летом 1974 года я работал каскадером на фильме Александра Алова и Владимира Наумова «Легенда о Тиле». Мою работу оценили, и ассистент режиссера Наташа Терпсихорова порекомендовала меня Гале Бабичевой, работавшей у Андрея Кончаловского на «Романсе о влюбленных». Когда пришел вызов, я от радости так прыгал, что головой пробил потолок.

Приехал на съемки с одной целью: напроситься к Кончаловскому в ученики. Я полдня просидел в углу холодного вагона электрички, где снимали сцену. Ждал.

— А где каскадер-то? — воскликнул, наконец, Кончаловский.

Я подошел, поздоровался. Андрей оценил меня взглядом и объяснил суть сцены. Главное в ней было — удар головой Володи Конкина в стекло двери электрички.

На один дубль съемок Андрон раздобыл итальянское «стекло», безопасное при разбивании. А вот чтобы поставить свет и камеру, меня попросили своей головой разбить стекло настоящее. Такой «гуманный» подход был у советских режиссеров. Каскадер может все, у него голова деревянная. Да и не каскадёры мы были, а «мальчики для битья».

Я укрепил на кисти железную бляху, отыграл толчок Евгения Киндинова и устремился головой в дверь, на скорости резким ударом руки разбил стекло, одновременно резко откинувшись головой назад, и упал, как ни в чем не бывало. Лежу, жду команды «Стоп!»

Подбежал Андрон с Леваном Пааташвили.

— Коля, Коля, что с тобой, ты жив?

— Жив. Ну как? — Спрашиваю.

— Твою мать. Я думал, ты убился, — вздохнул облегченно Андрон.

После смерти Урбанского с режиссерами и директорами в вопросах риска обходились строго.

— Понравилось? — Спрашиваю Андрона.

— Ты гений. Это потрясающе. Вот это каскадер! А то подсовывают мне каких-то изготовителей пены — Фраер, Аристов. Будем с тобой работать, Коля.

Я отрепетировал сцену с Киндиновым и Конкиным. Сняли с одного дубля.

С Андроном мы поговорили. Он сказал, что пока не собирается набирать курс режиссеров и становиться Гуру. Но посоветовал мне почитать труды князя Сергея Волконского о пластике актера и заняться этим профессионально.

Я последовал его совету и, окончив аспирантуру, поступил на работу в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии, предложив организовать курс трюковой подготовки актера в традициях В.Э. Мейерхольда и Г.М. Козинцева. За несколько лет я довольно хорошо продвинулся в этой области, имея хорошую зарплату и перспективу защитить докторскую диссертацию по проблеме двигательной культуры актера.

В том же году уже по рекомендации А. Кончаловского попал к С.Ф. Бондарчуку на съемки фильма «Они сражались за Родину». Я взял с собой своего друга Юру Веревкина. Съемки проходили под Ростовом. Мы сделали трюк — проезд танка по живому человеку и исполнил его ученик Бондарчука Андрей Ростоцкий.

В 1975 году после съемок «Стрелы Робин Гуда» на меня рассердился мой тренер А.С. Массарский и отлучил меня и моих товарищей А. Ходюшина, О. Василюка, Н. Сысоева от кино. Я был в опале и думал, что навсегда. Массарский обладал огромным авторитетом и властью на Ленфильме.

Но, эврика! Ранним летним утром раздался звонок с «Мосфильма». Андрей Сергеевич Кончаловский приглашал меня работать на четырех серийной эпопее «Сибириада».

Приехав на Мосфильм и прочитав сценарий, я явился пред светлые очи Андрея Сергеевича. Он занимал просторный светлый кабинет. Я честно признался ему, что за такую масштабную работу мне страшно браться, и многое я даже не представляю себе, как можно снять. Он воспринял это положительно.

— Твои московские конкуренты как раз говорят, что всё знают, и выколачивают из Эрика Вайсберга, директора нашей картины, большие деньги. И потом ты же хотел учиться режиссуре. Учись, я тебе помогу, вместе будем придумывать. Еще один ученик у меня есть — Володя Любомудров. Знаешь такого трюкача?