Истории СССР

Основные результаты своей научной работы я доложил на Международном конгрессе по биомеханике в Тбилиси в 1977 году и выступил с предзащитой на Учёном совете ЛНИИФК. Своего Совета по защите диссертаций наш маленький институт не имел. Обучение в аспирантуре было успешно завершено. Три года увлекательной работы, тысяча сто пятнадцать дней, когда нужно было уехать из дома и вернуться на трамвае, и желательно не с пустыми руками. Не пропустить ярких событий в театральной и музейной жизни, погулять с детьми и отвезти их на дачу, достать по блату одежду, и, самое главное, искать варианты обмена квартиры в центре моего любимого и родного Питера. Жизнь в новостройках угнетала мою самость.

К завершению аспирантуры 17 мая 1977 года у нас родилась дочь Оля. Жена, отсидевшая на домашнем хозяйстве три года с сыном, продолжила свою почётную миссию домашней хозяйки и матери двоих детей, а я миссию кормильца. Кроме кинотрюков я зарабатывал приличные деньги в обществе «ЗНАНИЕ», читая лекции на заводах и фабриках города Ленинграда. Происходило это обычно в обеденные перерывы в огромных цехах или душных скорняжных мастерских. Я рассказывал строителям коммунизма, как делать производственную гимнастику, а они хохотали надо мной, запивая городскую булку кефиром. Ждать доцентского жирного куша оставалось недолго.

Распределился на работу я на кафедру физического воспитания Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии старшим преподавателем. По обещанию ректора меня должны были взять заведующим кафедрой, но ректор извинился и сказал, что был звонок из Смольного и придётся заведующим взять Александра Шехтеля, сына авторитетного спортсмена города Ленина. Я проглотил это спокойно, хотя выходка его была за гранью понимания. Но зато по понятиям. Дело для меня было важнее должности, а поддержку моей концепции трюковой подготовки актёра ректор гарантировал.

По представлению научного руководителя Валентина Алексеевича Булкина была принята к защите моя диссертация на заседании Учёного совета ГДОИФК имени П.Ф. Лесгафта первого февраля 1979 года, назначены официальные оппоненты профессор из московского ВНИИФКа, доктор педагогических наук Юрий Витальевич Верхошанский и профессор, доктор биологических наук, заведующий кафедрой биомеханики ГДОИФК имени П.Ф. Лесгафта Игорь Михайлович Козлов. Предстояло пережить полтора года томительного ожидания, в течении которого какой-нибудь щёголь на необъятных просторах нашей многострадальной многонациональной Родины, в каком-нибудь республиканском институте мог защитить диссертацию по схожей теме и мой труд спокойно можно было бы выбросить на помойку. Таковы правила. А конвейер всесоюзного выпекания молодых учёных, порой с трудом отличавших сладкое от острого, стремительно набирал обороты. Необъятные мало контролируемые просторы и полная потеря страха взяточничества при нарастании аппетита к богатству, жадности и стяжательства провоцировали разрастание псевдонауки как на дрожжах. Повлиять на эти обстоятельства мог только Всевышний.

С 1 сентября 1977 года я с головой ушёл в работу. Первым поручением для меня было командование отрядом студентов на сельхозработах по уборке капусты в Волосовском районе. Бытовые трудности и тяжёлую работу скрашивала свежесть воздуха и красота сельских пейзажей.

Учебный процесс на курсе актёров доцента Владимира Викторовича Петрова, я начал не с пустыми руками. Практически за эти три года я написал две диссертации. Второй была программа трюковой подготовки актёра, основанная на опыте работы Григория Козинцева и Всеволода Мейерхольда. Два раза в неделю на протяжении четырёх курсов я обучал актёров акробатике, боксу, приёмам самбо, фехтованию, плаванию, стрельбе, бегу, прыжкам, падениям, вольтижировке и верховой езде. Мне помогал Иосиф Кринский, приятель моего друга Стаса Домбровского, которому в 1975 году я предложил работать преподавателем кафедры в Театральном и помогать мне в создании программы. Ося, мечтавший сниматься в кино, с радостью вписался в это дело, но прилежанием в работе и быту он не страдал.

Уже летом следующего 1978 года режиссёр Георгий Юнгвальд-Хилькевич пригласил меня поработать организатором трюковых съёмок фильма «Д’Артаньян и три мушкетёра». Мои студийцы, Ося Кринский и я сам начали жадно готовиться к этой работе. Летние каникулы мы провели на съёмках этой романтической трёх серийной истории в Одессе и Львове, который с лихвой заменял нам Париж. Мои поездки в Госкино СССР по поводу утверждения дополнительных трюковых ставок для актёров, выполняющих трюки, завершились сногсшибательным успехом — мне предложили пройти стажировку по трюковой подготовке в Париже.

На занятия я приходил как на самый любимый аттракцион, а когда с моими студентами мы пускались галопом вдоль синего моря в Сестрорецке, сердце выпрыгивало из груди от неуёмного счастья. Когда курс актёров доцента Аркадия Кацмана и Льва Додина, сдавал зачёт по трюковой подготовке, Георгий Александрович Товстоногов пообещал мне своё покровительство на все времена. Занятия сделали из ребят настоящих мужчин.

Пришло время защиты. В стране полыхала компания отлова блатных псевдоучёных. Обычно хватали новопредставленных во время банкетов по доносу доброжелателей и борцов за чистоту рядов исследователей и первооткрывателей. Видимо от того, я больше волновался не провалиться на защите, а быть схваченным с куском бифштекса во рту. Морить голодом своих оппонентов и соучеников по аспирантуре в такой долгожданный день я наотрез отказался. Мой друг и заведующий кафедрой Саша Шехтель взялся за эту сложную законспирированную операцию и у меня отлегло от сердца. Саше эти вопросы можно было доверить с закрытыми глазами. Я с головой погрузился в своё научное открытие, которое за это время изрядно подзабыл. Булкин собрал своих аспирантов и устроил мне прогон прямо в зале Учёного совета. Верхошанский приехал с женой и повел её в Эрмитаж. Козлов отложил все дела на кафедре. Пришёл, долгожданный как весенний дождь Шехтель-старший, и два часа обнимал всех жаждущих. Царила предпраздничная наэлектризованная атмосфера. Все с нетерпением ждали первых тостов.

Когда я взошёл на кафедру в строгом костюме и открыл рот, то понял что за огромным столом, ни один академик не услышит моего робкого блеяния. Они жарко обсуждали друг с другом свои новости и старости. Булкин дал мне отмашку, и я что-то бурчал двадцать минут. Авксентий Цезаревич Пуни задал свой коронный каверзный вопрос, немного обидевшись на то, что я так вольно трактую вопросы идеомоторной тренировки. Встал Александр Яковлевич Шехтель и похвалил молодого соискателя. Все дружно закивали головами. После этого оппонентам можно было не выступать. Но они сказали своё слово. Поздравления ректора Владимира Ульяновича Агеевца утонули в праздничном гомоне. Голос его не был твёрдым, как раньше, когда он, председатель ЛОС ДСО «ТРУД», вручал мне грамоты и медали за мои спортивные достижения в борьбе самбо. Владимир Ульянович сам недавно оправдывался от жалобы на него в ВАК его любимого аспиранта Валеры Гончарова, посчитавшего, что докторскую диссертацию написал не Агеевец, а он — аспирант Гончаров. Оглядываясь и опасаясь доносов, все приглашённые потянулись гуськом вдоль реки Мойки в ресторан Дома архитекторов. Инстинкт удовлетворения голода был ещё сильнее страха.

На следующее утро я проснулся учёным. Но не просто учёным, а высокооплачиваемым учёным. Теперь было на что выкармливать детей. Летом того же года я поставил драку Шерлока Холмса и профессора Мориарти у Рейхенбахского водопада в Пицунде, а на гонорары, скопленные за эти три года, купил долгожданную трёхкомнатную квартиру с видом на шпиль Петропавловского собора, увенчанного золотым ангелом. Мои товарищи по аспирантуре помогли мне внести на четвёртый этаж новенькую мебель, подаренную мне моими родителями по такому важному для них случаю, посидели у камина и выпили за мои успехи. Успехи были на лице.

Кода