Истории СССР

Рог быка

Одиночество удручало меня с раннего детства. Когда в подвале на Васильевском мама с отцом уходили на работу и в комнате воцарялась зловещая тишина, когда эта тишина нарушалась топотом крысиных стай под полом, я мечтал только о том, чтобы не оставаться одному. Я мечтал о друге. Ведь вдвоём легче противостоять полчищам крыс, веселее радоваться удаче. Эти мечты часто сбывались и скоро таяли, как дым. Друзья появлялись в моей жизни с той же лёгкостью, с какой и исчезали, прихватив что-нибудь на память. Кто альбом с марками, кто книгу. Нет, они их не крали. Я сам их дарил им с радостью и надеждой, что дарю своему лучшему другу, а он уходил не попрощавшись. И с чистой совестью оставлял себе мои подарки, говоря, что был моим другом. Мало кто знает, что дружба — понятие круглосуточное. Круглогодичное. Пожизненное.

Воха появился на моей орбите, когда мне было уже двадцать. Мы и раньше встречались на работе, в Институте Электромеханики. Но тогда он мне не приглянулся. А вот в летнем лагере нашего института авиаприборостроения, в Одессе мы с ним сошлись поближе. Вместе шутили, вместе плавали, вместе играли в футбол. Объединила нас любовь к музыке БИТЛЗ, к фильмам и книгам. Я сам решил, что нам вместе с ним весело. Может он думал по-другому, но я записал его в свои друзья.

С Вовкой Казаловым мы сошлись перед моей женитьбой. Мне некуда было пойти с моей девушкой в зимнюю стужу и осеннюю слякоть, и Вовка радушно принимал нас в своей квартире. Дом его на Невском, 5 всегда был полон разного народу. В длинном, тёмном коридоре толпились пришлые обитатели Невского проспекта. Несли всякие иностранные лохмотья, меняли или прикупали у Вовки такие же. В том, с какой добротой он принимал нас, я не усматривал его корысти, хотя и приводил к нему своих товарищей для покупки шмоток, а иногда и сам покупал что-нибудь модненькое. Мне хотелось, чтобы это было проявлением бескорыстной дружбы, основанной на общности интересов, на схожести взглядов и оценок. За год таких визитов с моей невестой мы уже не мыслили своей свадьбы без Вохи. Порой казалось, что и свадьбу-то я затеял, только под его влиянием, чтобы он со своими дружками погулял всласть, чтобы они вдоволь поели и повеселились. За Вовкой всегда тащилась ватага его школьных друзей со своими подружками. Он умудрялся всех провести без билета на танцы или даже в кино, навешав на уши контролёршам «узорчатой лапши» про какую-то иностранную делегацию. Но были моменты, когда хотелось избавиться от назойливых товарищей и предаться созерцанию. Вовка часто поддерживал такие мои предложения и я решил, что мы одинаково смотрим на мир. Как на луг в мае. Как у Бабеля в «Конармии».

До начала семестра после летних каникул оставалось несколько дней и Вовка предложил мне съездить в деревню, в Новгородскую область к дядьке его жены Эллы. Он хотел забрать кое-какие запасы варенья и соленья, дары леса, которые приготовили их родственники им на зиму. Хозяйственный был паренёк. Я с радостью согласился, потому что любил охоту и рыбалку. Не помню точно, но кажется просмотр фильма «Снега Килиманджаро» с Грегори Пек и Авой Гарднер, сподвиг нас к обсуждению темы охоты. Мне она была близка и понятна с детства. А вот Вовка на охоте никогда не был и с восторгом ухватился за мой «винчестер», тульскую двустволку ИЖ-58. Собирались мы не долго, и вечером встретились на Конюшенной площади.

В ночном автобусе разговоры быстро утихли и мы погрузились в дорожный, настороженный сон. Прервал его шум выходящих пассажиров. Пустынная, безлюдная площадь подчёркивала свою провинциальность чередой низких, серых облаков. Скованные ночными изгибами тел в тесных креслах, в мурашках недосыпа мы пересели в маленький, грязный автобус местных линий, который должен был довезти нас до заветной деревеньки Бабье. По обе стороны переливались золотыми и зелёными волнами поля ржи, льна и пшеницы. На колдобинах просёлочной дороги мы опять погрузились в дремоту. Резкий тормоз нас всех разбудил. Водитель, включив задний ход, немного отъехал. Люди ахнули, увидев прямо перед автобусом огромного чёрного племенного быка. Он стоял как скала и тыкал в автобус своими развесистыми рогами. Спросонья я предложил выйти и отогнать быка, но получил на это предложение полный, развёрнутый ответ местных жителей. Они с быком были знакомы не первый год. Кто-то начал рассказывать леденящую душу историю о том, как этот бешеный племенной бык бегает по окрестным лесам и деревням и пригвождает своими острыми рогами зазевавшихся мужиков к забору. Бабами тоже не брезгует, если они не успеют унести ноги. Трогать и убивать его никто не может, потому что куплен он был в солнечной Испании за огромную сумму иностранной валюты. Наших российских порядков он не понимает. Вот и чинит испанскую вакханалию. Но наши российские коровы были им очень довольны и сильно прибавили в отёлах и надоях. Посредством ряда сногсшибательных манёвров удалось быка объехать и устремиться с ветерком в родные дали.

Деревня Бабье состояла из семи дворов, живописно расположившихся на спуске к мелководной речке. Противоположный берег её был крут и порос густым лесом. По дороге ходил гусак во главе стаи и громко кричал. Оказалось, он прощался с белым светом, потому как через несколько минут заботливо и умело ощипанный женой Егора, гусь молча сидел в печи в компании антоновских яблок. Воскресный день совпал с вселенским праздником, приездом родной племянницы в гости к дяде Егору, да ещё с супругом и с городскими сотоварищами. Гусь, можно сказать для этого и жил, этого и дожидался. Отмечалось это событие по самому высокому разряду деревенского протокола, наравне со свадьбой и похоронами. В саду, под яблонями, соорудили столы для всех жителей деревни. Огромные бутыли мутного деревенского самогона украшали их, как мейсенские вазы. Пили в Бабье всегда много, но сегодня питьё разрешённое, лицензионное. Борова трогать не стали, приберегая для ноябрьских праздников и Покрова. Обошлись поросятами.

Изо всех щелей дымилась баня. Деревенские дети бегали и от радости орали, как накуренные. Егор повёл нас парить. Сам мелкий и сухой, он, казалось, и не чувствовал адского жара и хлестал нас, спрятавшихся на нижней полке, берёзовым веничком, не потерявшим свой аромат со дня Святой Живоначальной Троицы. В холщовых рукавицах, с портянкой на голове он раскрасил нас веником до цвета спелой вишни. Быстрые, холодные струи речки казались после парилки тёплым молоком. Когда Володя растянул привезённый с собой гамак и лёг в махровом малиновом халате отдохнуть после баньки, покачиваясь и покуривая трубку, деревенский народ, открыв рты, сбежался смотреть, как на пожар. Добрые и наивные люди жили в русских деревнях. Ещё не пуганные телевизором.

Егор вдохновенно суетился по хозяйству в радостном предвкушении совместной, одобренной женой, выпивки. Речь Егора перед первой стопкой была не долгой

— С приехалом, сродственнички!

Аромат первача сильно полоснул по горлу и прочистил ноздри. Рыльца поросят смотрели на нас из гречневой каши без укора, а гусь в яблоках смущённо краснел на закате своей зажаренной кожицей. Солёные грибочки оттеняли горечь самогона неповторимым лесным ароматом. Блинки, окунувшись по пояс в сметану, снимали всякую изжогу и смягчали гортань. А после второй стопки, как водится за помин душ усопших и убиенных, она ой как нужна в деревне. Почти как ножик. Ну, или топор. В деревне без топора ни-ни. Егор принёс гармошку. Затянули песню. Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги, да степной бурьян… Бабы заголосили со слезой. Такая вдовья доля. С войны ко многим в дома вместо мужей пришли только похоронки. А мужик в России всегда редкость, а стало быть, в цене. Особенно хозяйственный. Хоть и пьющий. После захода солнца перебрались в горницу к самовару, к тёплой печке. В путанном застольном разговоре про всё и всех, от Юрки Гагарина до сутяги-бригадира, зажимающего трудодни, пришла сладкая дрёма с запахом свежего душистого сена. Без соломы. Чистый клевер!