Смоленское направление. Книга 3 (СИ)

— Это ты смерч видел. У нас в Сева…, - я чуть было не рассказал, как в городе-герое, напротив памятника Затопленным кораблям, двухсотметровый смерч наблюдали тысячи жителей, снимая стихию на камеры. — Игнат, короче, надо шнеку в Самолву переправить, да разгрузить. Только ящики с гвоздями поднимите. Они вместо якорей.

— А потом куда?

— В смысле? — Не понял я.

— Что с этой шнекой делать?

— Переделаем, да сами на ней ходить станем. Я так думаю, раз татей с ворованным добром застукали, то потерпевший, то есть я, имеет полное право судно забрать себе.

— Понятное дело, если взялся за чужие зипуны, то будь готов и со своим расстаться. — Логически рассудил рыбак. — Только ты, Лексей Николаевич, не ответил мне.

— Обида у меня осталась. Как же это, получается, работаешь не покладая рук, а какой-то ливонец приходит и всё забирает. Пора и окорот дать. Озеро это наше, мы здесь хозяева.

— А водить шнеку кто будет, коли ты воеводой себя наметил?

— Да ты и будешь. Лучшего кормчего на всём Тёплом озере не сыскать. Не Поганкина же с Подборовья приглашать. А воевода вскоре приедет, да не один, с кузнецом.

Рыбаки вытащили из воды ящики с гвоздями, проверили мачту и парус, но так как ветра не было, стоял абсолютный штиль, сели за вёсла и вскоре, приноровившись к новому судну, весело погребли в сторону Самолвы. Сулев и Улеб остались со мной. Юноши должны были забрать оружие и доспехи для ополчения.

В это время Гюнтер поджидал первый отряд ливонцев, которые по всем подсчётам должны были уже оказаться возле деревеньки Луг. В своей победе он не сомневался. Дорога выходила из леса прямо на широкое поле, и оставалось незаметно пересидеть в березняке с правой стороны, дождаться выхода колонны и напасть с тыла. Рыцарская конница просто стопчет пехоту, а несколько всадников неприятеля не сыграют никакой значимой роли.

Ровно в полдень к засаде прибежал младший сын Фёдора Лопухина. Из-под рыжеватых волос, торчащих как скошенные стебли ржи в разные стороны, выглядывали уши. Лопоухость была отличительной чертой рода, населявшего деревню Луг. В руке малец держал пятнистую армейскую шляпу с широкими полями, которую современные рыбаки или охотники иногда надевают во время своего промысла. Висевший мешком камуфляжный комбинезон с закатанными рукавами и подвёрнутыми штанинами, перетянутый на талии ремнём, довершал костюм отрока. Обуви на мальчике не было.

— Князь, идут. — Малец протянул спичечный коробок, спрятанный в шляпе, Штауфену.

Высыпав спички на ладонь, Гюнтер сосчитал количество воинов у неприятеля. Получалось ровно три десятка. Три спичины были надломлены, это означало всадников.

— Молодец. Всё правильно сделал. А я тебя даже не заметил, когда к нам подходил. — Похвалил мальчика Гюнтер.

Отрок покраснел, от чего веснушки на носу превратились в маленькие коричневатые пятнышки, и немного стушевавшись, засунув шляпу под мышку, выставил перед собой семь пальцев.

— Семья Пантейлемона, с Чудских Заходов. К жердям привязаны. Их в серёдке ведут.

Новую одежду, которую Гюнтер не знал куда пристроить, отрок отработал на сто процентов. В Чудских Заходах выращивали капусту, и, как докладывал Захар, прокормить ею можно было под сотню человек. Пантейлемон был как раз тем старостой, упорно не соглашавшимся перейти под покровительство Самолвы. Видимо, остальные жители драпанули в леса, а он остался. Теперь, строптивый староста расплачивался за свою самонадеянность.

— Тебя как звать, Фёдорович? — Спросил Штауфен.

— Ваня.

— Иван Фёдорович, беги к батьке, да скажи, чтоб с телегой моей на дорогу выезжал. Как ливонец из леса выползет, пусть нахлёстывает лошадку не жалея, да к избе своей спешит. Задумка наша не удалась, смердов с Чудских Заходов отбить надо. Понял?

— Ага. А коли нагонят, тогда как?

— Не успеют. Я ж обещал защитить, а слово моё — железо.

Колонна наёмников ленивой змеёй выползала из леса, проклиная 'торопыгу' Рихтера и двух сопровождавших его работорговцев, не давших повеселиться славным ливонским наёмникам. Две девки с соблазнительными формами, захваченные в предыдущей деревеньке, плелись за своими братьями, поддерживая руками наскоро перевязанные в трёх местах верёвками берёзовые жерди, сдавливающие их белёсые шеи. Волосы, заплетённые в длинные косы, стучали по ягодицам пленниц, и что творилась в воспалённых умах негодяев — можно было только догадываться.

— Ничего, ничего. Осталось недолго, каких-нибудь семь вёрст. — Рассуждали наёмные кнехты.

Сам же Рихтер придерживался немного другой точки зрения. Он нарочно не спешил, давая возможность Отто сделать всю грязную работу. Если копнуть поглубже, в его чёрной как сажа душе, то выяснилось бы, что имени при рождении ему не давали вовсе. Судья Нюрмберга, достопочтенный Рихтер, нашёл подкидыша и воспитал его, как собственного сына. Правда пристрастия у судьи были весьма деликатного характера, за что и поплатился он холодным февральским вечером на конюшне. Приёмный сынок не просто убил 'благодетеля', он отрезал ему всё, что было можно и, нарисовав на стене пентаграмму, скрылся из города, прихватив все деньги. Пять лет он скитался по разным землям, примыкал к разбойникам, грабил, убивал, насиловал. В конце концов, по совету придушенного им на постоялом дворе умирающего рыцаря, оказался в Дерпте, где назвался Рихтером. Самозванец вскоре собрал вокруг себя три десятка подонков и, будучи грамотным, оказывал разного вида услуги епископу, за которые честный человек, ни в жизнь бы не взялся. Рихтер даже планировал вступить в Орден, возможно, так бы оно и было, но судьба свела его с Гротом. Спасшийся из Копорья свей собирался отбыть в Венецию, а дабы ехать не с пустыми руками, перекупил у епископа пленных прусских язычников, отправленных служителю церкви для обращения в истинную веру. Их-то и охранял лжерыцарь, на момент передачи товара. Так сказать, проходил испытательный срок. А так как дела надо доводить до конца, то епископ отправил Рихтера в Самолву, чтобы подсобить Отто, привести Гюнтера Штауфена на суд, а заодно забрать обратно рабов.

— Сто раз прав Грот. Славянские девки — самые красивые, не чета нашим. — Подумал про себя Рихтер, ехавший на коне позади плетущихся пленниц, и воровато, словно два работорговца могли услышать его мысли, обернулся.

— Телега! Телега впереди! — раздались голоса из авангарда, — Да тут ещё одна деревня.

— Вперёд! Окружить! — Скомандовал Рихтер своему отряду.

Наёмники, сбросив мешавшие им щиты, побежали за телегой, растягиваясь в разные стороны, стремясь окружить два добротно построенных дома с множеством пристроек, обнесённых двухаршинным частоколом со стороны фасада и невысоким плетнём с тыльной стороны, за которым простирались огороды. Повозка явно спешила достичь распахнутых ворот, и Рихтер не удержался, повинуясь охотничьему инстинкту, пришпорил коня, бросившись в погоню, увлекая за собой работорговцев.

Как только широкие спины преследователей оказались на ещё не скошенном лугу [14], со стороны березняка щёлкнули тетивы арбалетов. Работорговцы свалились с коней, штук шесть пехотинцев, словно споткнувшись, рухнули на траву, а не видевшие смертей своих товарищей наёмники бежали дальше, вперёд, к будущей добыче. Вслед за выстрелом из рощи стали выезжать всадники, украшенные торчащими из сочленений доспехов берёзовыми ветками, отчего лесок, казалось бы, сдвинулся с места. Короткий разбег — и рыцарская конница уже летит смертоносным галопом, выставив перед собой копья. Несколько секунд скачки и над полем воцарился вой людского избиения. Датчане Трюггви ловко шерудили копьями, лошади сбивали людей с ног, топтали копытами, а Гюнтер настигал Рихтера.

Оставив увязшее в теле ливонского кнехта копьё, Штауфен на ходу выхватил свой меч и плашмя врезал по затылку лжерыцаря. От удара Рихтер клюнул головой вниз, левая рука дёрнулась, потягивая на себя поводья, а лошадь, протестующая против странной команды, да ещё так грубо отданной, когда при движении рысью её стараются резко остановить, — взбрыкнула. Рихтер вылетел из седла, как скользкая косточка сливы, выпущенная из умелых пальцев, не долетев до телеги с Федором каких-нибудь шести шагов.