Смоленское направление. Книга 3 (СИ)

— Поздно уже, Игнат. Ладья последний раз приходила, но в следующий раз, обязательно так и сделаем. Кормчий незнакомых мест побоялся, — слукавил я. Но давай вернёмся к мельнице.

— Знаю, о чём хочешь спросить, — улыбаясь в усы, ответил рыбак, — Подружится ли Демьян с водяным? Не переживай, он не только с ним, он и с лешаком водится. Чай столько лет почти в лесу прожил. Он и сейчас в лесок наш похаживает, — Игнат сделал паузу, не закончив мысль, раздумывая, говорить или нет, и решил умолчать о тайных пристрастиях Демьяна к язычеству.

— Угадал. О мельниках, сам знаешь, много чего в народе говорят. А посему, хочу я, чтобы пересудов в деревне не было. Поможешь?

— Судачить всё равно будут, без этого — никак. Мельник, что кузнец, он всегда на слуху. Вон, в Ремде, Прохор-мельник, каких только историй про него не рассказывали, и что жена у него русалка, а дети… тем не менее, зерно к нему каждый год возят.

Обсудив последние новости, а именно недавнюю добычу Трюггви, мы отправились к косе, где Улеб и Сулев уже перетащили груз с помощью нехитрого приспособления, чем-то напоминающего колодезного журавля. Простейший подъёмный кран мы поставили с семейством Игната сразу после первой ходки плота. И теперь, юноши могли легко перетаскивать груз в пятьдесят пудов, на деревянных поддонах. На плоту уже лежали жернова из песчаника и штук шесть ящиков с разнообразной мелочью, необходимой для обустройства быта переселенцев. Больше загрузить не удалось, камеры почти утопились в воде, еле выдерживая вес. Игнат вновь обратил внимание на колею, оставленную колёсами протектора погрузчика. Косо бросив взгляд на песок, приметил отсутствие следов стоянки ладьи и, не подав вида, перелез в свою лодку, приняв от меня мешок с подарками для семьи. На том и расстались.

Всё выходило очень странно. Лексей рассказывал про ладью, но не по воздуху же она перелетела, Игнату захотелось поделиться своими подозрениями, но с кем? Сыновья ещё молоды, жена чуть ли не загибается, неся на своих плечах всё домашнее хозяйство, ей не до этого. Захар сам себе на уме и только заинтересован в большем количестве товаров, привозимых с острова. Князь с княжной даже слушать его не будут. Оставался Демьян, такой же работяга, как и он сам, понимающий, что с неба просто так ничего не падает, и рано или поздно за всё придётся платить. Но он новенький, можно ли доверять? Игнат нутром чувствовал, что совсем скоро что-то должно случиться. Дядя, так щедро помогающий своей племяннице, слишком мягко стелил. Какова же будет цена?

Рыбак приподнял голову, посмотрел на кучевые облака, стремительно несущиеся на восток, нашёл определённое сходство с всадником, скачущим на коне, и, не придав значения знаку свыше, перевёл свой взгляд на белое полотнище паруса, раздувающегося от набирающего силу ветра.

— Погода портится, отец, надо торопиться, — прервал размышления Игната голос Сулева.

— Должны успеть сынок, должны. Иначе, на вёслах не выгребем.

Долблёнка смогла дотащить плот до старого причала, когда слабо накрапывающий дождь, после тягучего громового раската перерос в ливень. Пришлось срочно вытаскивать лодку на берег, переворачивать вверх дном и бежать за помощью. Перетаскивать тяжеленные сундуки люди отказались. Небо раздирали разряды молний, а в такое время, лучше пересидеть. Лишь только на следующее утро, стихия смиловалась над самолвинцами, но для работы времени уже не было. Из Пнёва прискакал гонец, сообщивший, что пограбленные ливонские купцы с отрядом наёмников движутся в сторону вотчины Гюнтера, называя Самолву, не иначе, как разбойничьим гнездом.

Штауфен сидел в избе Захар Захарыча, размышляя над картой своего княжества. Его власть признали в Кобыльем городище, Таборах, Замошье, и Чудской Руднице. Это было почти двадцать крестьянских семей с детьми и хозяйством. Деревенька Остров при подходе рыцарей Трюггви — внезапно вымерла, так что, переговорить со старостой не получилось, но щит с гербом на пустой избушке закрепили. Гологляк, Козлово, Луг и Чудские Заходы придерживались нейтралитета, ссылаясь на псковских бояр, за которыми были закреплены данные населённые пункты. Однако, когда легитимной власти подолгу не видно, хочешь — не хочешь, а задашься вопросом — а зачем такая власть? В распоряжении Гюнтера были: дюжина датчан, девять новгородских ушкуйников под предводительством Федота, Воинот и оруженосец Павлик. Жену Нюру тоже нельзя было списывать со счетов, ибо драться умела почти не хуже любого рыцаря.

— Слушай меня внимательно, — обратился Гюнтер к жене, — На тебе остаётся оборона Самолвы. Если что-то со мной случится, то даже стены недостроенного замка смогут сдержать неприятеля. Захар соберёт ополчение, выдашь ему всё оружие, что у нас есть. Новгородцы, когда рыли подземный лаз, наткнулись на старинную галерею. Она ведёт к реке. Там, кстати, наш хитрющий Захар Захарыч хранит запасы мёда. Так что, знай.

— А если случится самое плохое?

— Тогда к дяде, на остров.

— Гюнтик, может, я лучше с тобой, а Воинот останется здесь.

— Нет. Если люди будут защищать свою княжну, то они будут драться. За Воинотом не пойдут.

Сидящий у печки Захар кивнул головой, соглашаясь с князем. Староста откровенно был рад, что местных жителей не исполчили в поход. Штауфен принял решение: не дожидаясь прихода карателей, двинуться навстречу и подкараулить неприятеля возле двух хуторов, именовавших себя деревенькой Луг. Место было хорошее, особенно для рыцарской конницы. Захарыч ещё зимой регулярно посылал туда своего сына за сеном для лошадок, да и сам недавно ездил, подговаривать главу семейства признать новую власть. Вот и получалось, что князь вроде как соседей защищает, живота своего не жалея. А псковские бояре ни сном, ни духом, что творится в отдалённых весях, бросив смердов на произвол судьбы.

Сам же Гюнтер, специально нагнетал обстановку, поощряя вылазки Трюггви. Рано или поздно, пришлось бы держать ответ, а зная, что ливонцы трясутся от страха после победоносного шествия кочевников, одновременно пытаясь потушить разгоревшееся восстание покорённых Балтийцев, и не располагают серьёзными силами для наказания обнаглевшего князька — творил всё, что душе угодно. Но в данный момент, швабец перехитрил сам себя, пощипал не тех купцов. Потерпевшие ганзейцы обратились с жалобой к епископу, подкрепив прошение звонкой монетой, и получили добро на карательную экспедицию, с целью привести на суд Гюнтера Штауфена.

Два отряда по тридцать человек, жаждущих обогащения, двинулись двумя путями к Самолве. Первый пошёл следом за уведённым живым товаром через Пнёво, а второй отправился по воде, на большой купеческой шнеке из Дерпта. Преодолев тридцать вёрст по реке Эмайыге, судно с ливонскими наёмниками вошло в воды Чудского озера, и должно было оказаться на восточном побережье примерно в то же время, что и первый отряд.

Но вышло так, что шторм, в который чудом не угодил Игнат, прибил шнеку к острову Городец. Ливонцы переждали непогоду на берегу, а утром, промокшие до нитки и злые на весь белый свет, стали заделывать образовавшуюся течь в корпусе судна. Требовалось растопить смолу, и пока было время, наёмники стали шастать по острову, случайно выйдя к Волховой косе. Тут-то и наткнулись они на сложенные поддоны и ящики под брезентом.

Наличие такого огромного количества досок уже являлось целым сокровищем, не говоря о шестидесяти сундуках. Наёмники моментально позабыли цель похода, бросившись осматривать, не иначе, Богом посланную добычу. В первое мгновенье разум отказывался служить ливонским кнехтам, приняв гвозди за серебро. Их черпали руками, кололись и пересыпали, наслаждаясь глухим звоном металла. Потом кто-то сообразил, что это отнюдь не серебро, а самое настоящее железо, отчего ценность находки немного снизилась, но всё ещё оставалась запредельной. Части плуга, детали разобранной бороны, косы и топоры, чугунная посуда стали складываться обратно в открытые ящики. В сложенных отдельно тюках оказалась новая одежда, сапоги и одеяла. Обновки пытались было растащить, но на радостные крики нашедших сокровища людей, прибежал оруженосец Оттона и прекратил мародёрство. Залатанную шнеку перегнали к косе и к трём часам дня, погрузив всё, даже расколотый поддон, отчалили к Самолве. Впопыхах, когда судно было уже в полуверсте от острова, кормчий Рудольф обратил внимание на слишком правильную форму белой скалы, но никому не сказал о том, что он увидел. Взгляды же остальных были прикованы к добыче.