Смоленское направление. Книга 3 (СИ)

— Не, из Самолвы мы, что с той стороны озера. Шёл бы ты своей дорогой, божий человек, а то батька ругаться будет, чужаков пускать не велено.

— А где это Самолва? — Не унимался паломник, — Я с вами хочу.

В этот момент Игнат вышел на палубу в сопровождении Соболька, щеголявшего в новой робе. В руках самолвинца была удочка, — родственники хотели половить рыбки, пока позволяло время.

— Баать! Помоги! Тут немец ненормальный. — Позвал отца Сулев.

— Ну что за народ такой? Дай ему сухарь, пусть проваливает. Вот, смотри, — уже обращаясь к свояку, сказал Игнат, — Блесна тут такая хитрая, а крючок железный. Леску потрогай, чуешь какая?

Соболёк повертел блесну, рассмотрел крючок, покрутил между указательным и большим пальцами руки леску и только цокнул языком, когда Игнат продемонстрировал работу спиннинга. Буквально через несколько минут в руках рыбаков уже трепыхалась рыбина длиной с пол-локтя. А испробовавший новую снасть Соболёк, умудрился выдернуть щуку, староватою, а посему непригодную для продажи. Её и отдали паломнику, ссылаясь на отчётливое пятно в виде креста на голове. Вообще-то, Соболёк и Игнат просто испугались. Перед рыбалкой, дядя княжны рассказывал необыкновенные истории про щук, и как назло, именно похожая щука и попалась удачливым рыбакам. История была следующей.

В давние времена, Бог создал щуку и назначил её королевой среди рыб. А дабы она имела отличительный знак, так сказать, регалии сопутствующие царственной особе, то на голове рыбы нарисовал крестик. Об этой затее пронюхал дьявол и стал отлавливать щук, да затирать крест. Прошло некоторое время, и гулявший на берегу, Бог повстречал дьявола. Завязался разговор, а нечистый возьми, да похвастайся, что создал новый вид рыб, в точности походящий по описанию на щук. Стали они созывать своих рыб, а Бог и говорит дьяволу: 'У моих рыбин есть отличительный знак — крест на голове'. Нечистый усмехнулся, тайно радуясь своим козням, — "А у моих креста нет". — И принялся хлопать хвостом по воде, призывая своих, как он думал, щук.

Вода вспенилась, щуки приплыли на призыв Господа, и все они были с крестиками. Посрамлённый дьявол, скрипя зубами, ретировался. С тех пор в голове щуки действительно находится крестообразная кость.

Получивший подарки Рудольф немного успокоился, воспоминания снова стали расплывчатыми, и паломник поспешил к харчевне, украдкой поглядывая на судно. Только теперь он точно знал, что его прошлая жизнь была как-то связана с причалившим с утра кораблём.

В это время Воинот передавал письмо епископу Герману.* Энгельберт Тизенгаузенский, Гельмгольд Люнебургский, Иоган Даленский и родной брат епископа Теодорих, чьи предки через несколько столетий будут верой и правдой служить России, стояли рядом, в воинском облачении, сверля глазами барона. Посол Гюнтера был бывалым воином, уверенный и даже немного нагловатый, свысока смотрел на присутствующих, перебирая в левой руке чётки, в точности, как у покойного фон Зальца.

(Hermann von Buxhöwden, епископ Дерпта с 1224-48 гг. По другим источникам (например, Goetze, Taf. I, #3) приводят в качестве доказательства тот факт, что документально Герман, епископ Леаля и Дерпта, носил фамилию ф. Апельдерн. Дело в том, что мать Альберта выходила замуж дважды, и вторым браком была замужем за Хогеро из деревни Аппельдерн. От двух браков она имела шестерых сыновей с разными родовыми именами. История не сохранила надежного документа, который помог бы установить, кто из них был кто).*

— Я приказал Гюнтеру Штауфену самому явиться ко мне. Где он? — Грозно спросил епископ.

— Да? В первый раз слышу. Мой господин может быть где угодно. Может, к отцу поехал в Равенну. Император потребовал привезти налоги с провинции.

— С какой такой провинции? — Смущённо переспросил Герман.

— Насколько я знаю, грамота скреплена печатью. Там всё написано.

Епископ обратил внимание на имперскую печать и, переводя взгляд на брата, буркнул — Налоги за мой счёт, как же, — и, повысив голос, добавил, — Земли на север от Пскова принадлежат нам! Только нам!

— Рим считает иначе. — Воинот достал из сумочки две монеты и на раскрытой ладони показал Герману. Причём подошёл настолько близко, что Энгельберт выхватил меч и занёс руку над головой для удара.

Монеты епископу ничего не сказали. Он даже поначалу не понял, в чём смысл, и лишь присмотревшись, узрел различия. То, что предназначалось для магистра 'Ордена святой Марии Тевтонского дома в Ливонии', - не заинтересовало епископа Дерпта. Но теперь, отложенная из-за событий в Самолве поездка в Германию, приобрела новый смысл. Альберт Зюрбер**, мутивший воду, пытаясь сместить архиепископа Николая и возглавить рижскую кафедру, вновь становился проходной пешкой, готовой перерасти в ферзя. И слова Воинота, по поводу мнения Рима, Герман воспринял как руководство к действию. Он нутром почуял, что ставка сделана на Зюрбера и партия Николая, к которой он принадлежал — скоро развалится.

(После смерти Альберта (I) Буксгевдена (Апельдерна) в 1229 г. бременский архиепископ, считая себя митрополитом Ливонии (т. к. первые епископы — Мейнгард, Бертольд, Альберт были посвящены в сан в Бремене), назначил ливонским епископом каноника бременской церкви Альберта Зюрбера. Но рижский соборный капитул избрал на это место священника из Магдебурга — Николая, который был утверждён папой в 1231 г.)**

— Я прочту письмо и завтра, возможно, напишу ответ. Барон Берлихингер, оставайтесь в городе и ждите моего зова.

— Как будет угодно, Отец-епископ. Я буду ждать на корабле. — Воинот поцеловал протянутую руку и удалился.

Герман раскрыл мелованный лист ватмана и стал жадно читать написанный каллиграфическим почерком текст, без единой помарки, словно по линейке, с заглавными буквами. Завитушки играли, дьявольски переливалась чёрная тушь, буква 'С' подмигивала вверху наплывшей капелькой, как глаз. Выбеленный пергамент из какой-то новой породы овец немного смутил священника, но вида он не подал. Не до этого было. Епископу стало не по себе, дерзкое, нравоучительное письмо напоминало послание отца нашкодившему сыну.

'… В то время, пока я несу слово Христово варварским народам, обращая их в истинную веру, некоторые лжехристиане, прикрываясь именем Римской церкви, Отцом-епископом Леаля и Дерпта пытаются помешать нашему общему делу. Нечестивый рыцарь Рихтер, безбожник и колдун, с отрядом из тридцати язычников вторгся в провинцию Самолва и был пойман мною. Сей рыцарь будет передан апостольским легатам для свершения суда над ним и его покровителями, кои, по моему убеждению, непременно всплывут во время допроса…'.

— Каков ублюдок! Нет, так просто ты от меня не уйдёшь. Пресвятая Дева, ну как мне ехать в Бремен, когда тут такое!? Этот гадёныш приведёт сюда, если уже не привёл, доминиканцев, и что дальше? Я тебя, Гельмгольд, спрашиваю. Теодорих, пора вспомнить о твоей русской жене*. Отправляйся в Псков, набери отряд из ста человек, вербуй самых отпетых негодяев и поспеши на помощь нашим братьям в Ригу. Пусть славяне режут славян. Дай бог, Рига снова станет нашей.

(Теодорих был женат на одной из дочерей князя Псковского, Владимире. К счастью, дети полностью искупили грехи родителя, а в сентябре 1803 г. Федор Федорович Буксгевден стал военным губернатором в Риге. Епископ Герман как в воду смотрел).*

Окружение Германа молчало. А что они могли ответить? Что им абсолютно наплевать, кто будет в Риге, или, что вытворяет Гюнтер в захудалой Самолве? Это их ни в коей мере не касалось, каждый думал о своём лене. Однако вслух вельможи сказали иное, то, что Герман хотел услышать.

— Надо опорочить барона. А ты, Герман, спасёшь его. — Предложил Энгельберт.

— Продолжай, мысль интересная.

— В обмен на твою милость он отдаст прусских язычников назад, а зимой, когда озеро замёрзнет, мы навестим Гюнтера в его логове.

План мероприятий по противостоянию внезапно вышедшей из подчинения области был принят. Оставалось немного потянуть с ответом и вовлечь Воинота в какой-нибудь скандал. Знал бы Герман, что когда посол говорил о налогах, то не очень он и лукавил. Серебро действительно было отправлено Фридриху, но это были не налоги, а плата за землю вокруг базилики города Бари, где покоились мощи Святителя Николая. Истинным покупателем был обозначен некий Иннокентий из Смоленска, собиравшийся открыть не то университет, не то театр. И если бы выяснилось, что Гюнтер оказывает посредничество Православной церкви в формировании форпоста веры за рубежом, то Дерптский епископ мог смело обвинить всех самолвинцев в ереси. А пока что, магистрат отсчитывал звонкую монету за доски и ковры, купленные у будущего вероятного противника.