Капитан Филибер

и злобной лопнут. Вы – настоящий враг, господин капитан. И даже не то страшно, что у вас рабочие под красным революционным флагом с пролетарской властью воюют. Страшно, что вы себя правым считаете. Вы же за народ, вы за шахтеров, вы их от бандитов защищаете!..

– Глаза мне открыть решили, Евдокимов?

– Я бы их вам охотно закрыл, господин капитан. Может, и придется еще. Или я вам, или вы мне, как фарт выйдет. А что честный вы человек, пленных отпускаете, то для нашего дела, считай, еще хуже. Слабые сдаваться станут, а не до смерти стоять. И тут умно поступаете, признаю. Но я о другом сказать хотел. Если вы думать привыкли, если кроме ненависти у вас в душе и голове еще что-то имеется, рассудите: может, не только кокаин нас в бой ведет, может, не только ради грабежа и баб мы в штыковые ходим, пулям не кланяемся? И в землю эту угольную ложимся не только по приказу германского Генштаба? Может, и у нас своя правда есть? А как подумаете, следующий шажок сделайте: прикиньте, сколько сейчас в России за нашу правду, а сколько – за вашу. Тогда, господин капитан, глядишь, и ясность некая прорисуется.

– Ясность некая… Вы Анатолия Железнякова знаете? Его на вашем флоте должны знать, известен. Как он Учредилку разогнал, все газеты напечатали. «Караул устал!», классика. А вы знаете, красновоенмор, что Железняков в эту самую Учредилку хотел избираться? Программу составлял, речи писал? Избрался – хуже бы стало? Свободный парламент, в нем ваши же товарищи. Принимаете законы – и никого расстреливать не надо. Почему не захотели?

– Хорошо материалом владеете, господин капитан. Сильный вы спорщик, опасный! Добавить могу: Железняков после своего «караула» приказ боевой не выполнил – не стал по контрреволюционной толпе стрелять, пожалел недобитых. Такой, значит, парламентарий. Только Анатолий не пример совсем, не большевик он – анарх, попутчик временный. С братом мы его уже разобрались, отправили в Могилевскую губернию, скоро и до «караульщика» доберемся. Разъясним по самое не могу, до полной прозрачности и желтых костей!

– До желтых костей… Ясно! Идите, Евдокимов!..

– Не жалеете, что отпустили? Я-то вас… Нет, вру, теперь отпустил бы, я – моряк, а не сука беспамятная, неблагодарная… Вас Николаем Федоровичем зовут, правда? А вот скажите мне, Николай Федорович, почему, такие как вы, собственную могилу копаете? Не жалко? Не Россию, не народ – самих себя?

– Насчет могилы вы уверены, красвоенмор? Говорили же – как фарт выйдет.

– Это фарт – случай, удача. Вас убьют, меня убьют… А Россия уже не ваша – наша.
* * *

Вначале я принял его за нашего полковника. И ростом в Мионковского, и статью, даже борода похожа, такая же седая. Удивила лишь шуба – богатая, рыжим мехом наружу, полами до пят. Леонид Феоктистович носил обычную офицерскую шинель…

– Добрый день!

Сказал, не думая, но уже понимая, что это, конечно же, не Рere Noёl, а кто-то совершенно посторонний. Может, из поселка? Гости иногда к нам заходят.

Сейчас мне было не до гостей.