Капитан Филибер

всего – чертову. Зато отборный – балтийские морячки. На этот раз постаралась не «Сюзанна», а конники Хивинского. Позавчера, пока я прохлаждался в Новочеркасске, поручик решил «обкатать» пополнение. Его возвращение из набега мы как раз и застали.

– Не убивали, не грабили даже. Винопитие же хоть и грех, но не смертный.

Леопольд Феоктистович незаметно для себя взялся за нелегкий гуж адвоката. Если верить протоколу, мореманы, квартировавшие в поселке, и вправду не слишком бузили. Винопитие, конечно, имело место, потому и в плен угодили. Но не только…

– Три жестяные банки с кокаином, – я кивнул на бумагу. – Одна полная, две початые. Кокаинеточки кронштадтские!..

Полковник вздохнул, пожал широкими плечами. Кажется, и сие не почиталось им среди смертных грехов. А действительно, что за беда! Зачем горох переводить?

– «Ведь жизнь сама таких накажет строго, – констатировал я. – Тут мы согласны». Не правда ли, Леопольд Феоктистович?

Наш Рere Noёl, цитаты не уловивший, тем не менее утвердительно кивнул.

– За них и рабочие просят. Делегацию прислали – от союза профессионального.

Даже так? Осмелели товарищи углекопы! Вообще-то мы с ними ладили. Зуавами не пугали детей, как страшным и ужасным Чернецовым. Вредить не пытались, даже порой помогали, особенно если попадалась особо шумная красногвардейская орава. Но и мы старались не ссориться.

– Профессионального, говорите? От месткома значит. Ну, с месткомом не поспоришь. Еще путевку не выдадут!..

Встал, взвесил легкий листок на ладони. Граждане алкоголики, наркоманы и прочие буревестники революции… Отпустить их, что ли в самом деле? Катись, яблочко, пока не съедено!..

– Ладно, Леопольд Феоктистович. Пойдемте, поглядим на морскую гвардию. Эх, яблочко!..
* * *

И что в них наши романтики нашли? «Гвозди бы делать их этих людей…» Да такую публику дерьмо грузить не пошлешь – половину расплескают, половину обменяют на кокаин. Краса и гордость революции, мать их!

Краса и гордость и в самом деле смотрелась хреново – ободранные до белья, в синяках и ссадинах, небритые, нечесаные. А уж глаза!.. В лучшем случае на цепь, в худшем – в институт Сербского.

– Товарищ… Господин капитан! Мы того… этого. Не обижайте вы уж их! Отпустите! Оно, конечно, известное дело, потому как, что же…

Еще и синеблузники-профсоюзники, сбежались – спасать социально близких. Вроде и шапки ломают, а сквозь подобострастие наглость прет. Хочешь, Филибер, партизанской войны по всем правилам, чтобы из-за каждого террикона шахтерский пулемет лупил? Ах, не хочешь? Так разойдемся по хорошему. Мы тебя уважаем, ты нас уважаешь…

Истоптанная насыпь возле станции, юнкерский конвой с «мосинками», тринадцать балтийских героев спохмела и с кокаиновой ломки, мелкий снежок с низких небес… Эх, устроить бы им киноклассику, «Оптимистическую трагедию» или даже «Мы из Корнштадта»! «Коммунисты есть?» И по каменюке на шею…

Так вроде не убивали? И не грабили, по нынешним лихим временам – почти туристы.

Я