Россия за облаком

ию учить? Дура! Лучше попытайся понять: автобус на Ефимки в полтретьего уходит. Опоздаешь — будешь на автовокзале ночевать.

Митрошка проснулся и захныкал. Шура подошла к сыну, перепеленала. Губы сами шикали успокаивающе:

Шу- шу-шу… шу-шу-шу…

Я Митрошку укушу…

Надо бы покормить сына, но смертельно стыдно обнажать грудь при Серёже. Лучше уж на автовокзале, там люди чужие, им дела нет.

На автобус Шура поспела с запасом. А чего, спрашивается, не поспеть? В чём была, в том и ушла. Забрала Митрошку, а всё остальное бросила. Пусть другая женщина Шуркины лифчики примеряет.

Мать была дома и, увидав Шурку, поначалу обрадовалась.

— В гости приехала? Вот молодец! Давай сюда Митрошку… А Сергей где?

Шура без сил опустилась на лавку, едва не выронив спящего сына, и произнесла чужим, утробным голосом:

— Выгнал он меня.

— Чево?… - Фектя так и застыла с разинутым ртом. Потом вгляделась в помертвелое Шуркино лицо, забрала из расслабленных рук завёрнутого в одеяльце внука, решительно потребовала:

— Ну-ка рассказывай, чего ты там натворила?

— Свят крест, ничем перед ним не виноватая. Это он полюбовницу завёл, а теперь жениться на ней хочет. А мне сказал: убирайся, а то на автобус не поспеешь, будешь на вокзале ночевать с пьяными бомжами.

— Какое жениться, что ты бредишь?! Охолони, да расскажи по порядку, что у вас стряслось…

Но Шурку было не остановить. Понеслись горячечные, бредовые речи, в которых раз за разом помялось: «Кто же я теперь буду?… разведёнка… мужем выгнанная на вокзал, хуже шлюхи… Жалела, ухичивала, кормила, а он лахудру нашёл, от живой жены жениться хочет, на вокзал выгнал…»

— Замолчи, слышь! — всполошно крикнула Фектя. — Смотри, Митрошка проснулся, а ты его пугаешь. Перестань биться, а то у тебя молоко перегорит! Живо дитя бери, он у тебя всю боль отсосёт, вместях вам и полегчает.

— Митрошка-а… — тянула Шурка. — Тебя же отец родной на вокзал выкинул… Сирота, безотцовщина…

— Скажешь тоже! — Фектя решительно вела свою линию. — Да у нас полный дом мужиков, без мужской руки мальца не оставим. А из твоего — какой отец? Настоящий мужик на Митрошку наглядеться бы не мог, а этот сам себе жопы подтереть не умеет, а туда же, в мужчины намылился! Наплюй на него и позабудь.

Пробило-таки горячку. Шурка подняла голову и с удивлением глянула на мать, от которой прежде таких выражений не слыхивала. Пользуясь мгновением, Фектя сунула дочери младенца, который давно уже кряхтел, напоминая о себе.

— Смотри, как изголодался! Так в титьку и впился. Ты вот о нём думай, а Серёжка, паршивец, за свои дела ещё ответит. Бог всё видит, уж он-то знает, чей грех, кого наказать надо, кого помиловать.

— А люди что скажут?

— Что люди?… Тут не то что в Ефимкове, народ ко всему привычный, сходятся, разводятся, веру Христову позабыли. Ты, небось, не помнишь, как нас тут обворовали, все иконы выгребли… Иконы воруют, во до чего изверились.

— Помню.

— Вот и Серёжа твой такой же. На словах верит, а в делах — серит.

Митрошка