Россия за облаком

од во время войны, можно прочитать в брошюре, изданной к одному из юбилеев. Не сказано там лишь, что немцы взяли город осенью сорок первого, с ходу, так что наши даже железнодорожный мост взорвать не успели, а приснопамятный авианалёт был в сорок четвёртом, когда Красная армия готовила окончательное снятие блокады. Впрочем, не нам судить, на то и война. Если бы не фашисты, неужто стали бы мы бомбить собственные города?

А в остальном городок остался прежним, больше похожим не на город, а на село. Избы, огородики, колодцы. Только дранку на крышах едва ли не всюду заменил серый шифер, и вдоль улицы поставлены столбы с проводами. Прогресс, не хухры-мухры.

А вот соломенных крыш в уездном центре и прежде не бывало — случись пожар, при соломенных крышах половина города выгорит. В городе соломой крыть можно только по специальному государеву указу.

Так и ездили Савостины на ярмарки, то в девятнадцатый век, а то в двадцать первый — это уже после того, как отпраздновали дату, грозившую концом света. В прошлое возили сено, овёс, а в голодные годы — и жито, купленное в совхозе. В новом времени торговали молоком, сметаной, творогом, а на ярмарке Платоновым рукодельем, плетёным и щепным. Только лаптями Платон больше не торговал, потому как с его лёгкой руки берестяные и ивовые лапти появились у каждого торговца сувенирами. Конечно, сувенирный лапоть на ногу не наденешь, так ведь и покупают его не для носки, а для баловства.

А в прошлое больше не возил гвоздей и вообще ничего фабричного. Горислав Борисович не велел, да и сам понял: раз с рук сошло, а там и спросить могут: откуль у тебя такой товар, где украл?

Однако и без фабричного товара ездил, ездил, да и доездился. Прямо на базаре, оттеснив покупателя, подошли к Платону два полицейских чина и повели прямиком к становому. Хорошо ещё рук не заломили, а то бы и вовсе позору не обобраться.

Становой — это тебе не квартальный надзиратель, это фигура, чин, самая власть. От такого двугривенным не откупишься, особенно когда за тобой и впрямь числятся серьёзные нарушения закона. Платон сразу полез за целковым.

— Ишь ты, какой шустрый! — усмехнулся начальник при виде серебряной монеты. — А ты погоди, я ещё дознание проводить буду, может, тебе прямиком в Сибирь идти. Люди тебя на торгу признали, ты, никак. Платошка Савостин из Княжева.

— Точно так, ваше благородие, Савостины мы.

— Что ж ты, Платоша, учудил… тебе от государя свобода дадена, а ты в беглые подался!

— Нонеча, ваше благородие, беглых нету, а что в нетях сказался, то сами посудите, при разделе земли мне такое охвостье досталось, что как есть сгинул бы. Бот и подался на отхожие промыслы.

— Ты, я вижу, шибко грамотный! Мнения вздумал иметь! Сейчас посажу в холодную — мигом отучишься рассуждать. На заработки ходить — дело дозволенное, ежели его по закону исполнять. А ты разрешение выправил? Отпускное свидетельство у тебя есть?

— Вот и я о том, ваше благородие. Мне бы пачпорт выправить.

— Сразу так и паспорт? А ты о своём барине