Россия за облаком

ые зубья из вязкой жимолостной древесины.

Николка в сене кувыркается, ловит лягушку. Визжит — не понять, кто кого сильней боится. Хорошо!

В совхозе косят специальной косилкой, похожей на двуручную пилу. Косу цепляют к трактору, но, говорят, можно и к лошади. Платон смотрел, сказал, толк будет: надо косилку покупать.

Сенокос не отбыли, а огороду уже вторая прополка нужна, серьёзней первой. Тут уже спину ломит, пальцы от земли скрючивает. Вечером рученьки в горячей воде попаришь, маслицем постным смажешь — сразу полегчает и можно идти доить коров.

А так — картошку объезжать себе и соседям, овёс косить… В лес за черникой тоже охота. Так что летом по гостям не разъездишься.

Всерьёз заговорили о поездке осенью. Горислав Борисович обещался после Покрова приехать на неделю и свозить всю семью в Ефимково. В Княжеве решено было не появляться; как ни верти, а временнообязанный крестьянин самовольно из деревни уезжать не должен.

Задолго до отъезда всё было готово. Нина Сергеева обещала эту неделю беречь скотину. Оно и трудно, но Нина ещё крепка — всего-то шестьдесят два годочка. Дом Гориславу Борисовичу был изгодя протоплен, так что приехал он в тепло. Погода установилась хорошая, без распутицы, самый раз в гости ехать.

Выехали с утречка и сразу попали в знакомый туман.

Между минувшим и сегодняшним всегда туман стоит, оттого и видать минувшее плохо. Даже очевидцу, жившему в былые времена, туман застилает очи, путает память, морочит голову, превращая свидетеля в обманщика. «Врёт как очевидец» — сказано точно.

По одну сторону тумана Ефимки, по другую — Ефимково, а что посерёдке — не поймёшь: остывший овсяный кисель. Сегодня он не жёг лицо морозом, а только холодил, заставляя детей и взрослых ёжиться в нервном ознобе.

На телегу Платон навалил сена, не сказать, чтобы сильно много, но преизрядный воз. Взрослым оставлено было место внизу, дети расселись на сене. Вернуться домой гостевальщики собирались в воскресенье, но на всякий случай Шурку с Никитой отпросили в школе ещё на два дня. Учителя отпустили, отчего не разрешить, если дети учатся на одни пятёрки…

В былые годы после Покрова по деревням и в уезде проходили сенные торги, так что путешественники с возом в глаза не бросались. Один Горислав Борисович в своём пальто сидел словно огородное путало. Впрочем, по дорогам во все времена шаталось много странных людей, на всех не наудивляешься.

— Как-то там кум Матвей? — неспешно рассуждал Платон. — Признает ли нас? Он привык, что мы каждый год опосля Покрова у него появляемся. А тут — сколько лет не было. Хорошо бы — признал…

— Я его помню, — подал голос с воза Никита. — Это у которого борода кривая?

— Тот самый. Его на селе Чюдоем кличут. Чуть что, он этак с присвистом: «Чюдны дела!…»

— Так чего ему нас не признать, если мы его помним?

— Больно нас долго не было. Хорошо бы — помене, — сказала Феоктиста. — А то кумовство — не родство, оно и забыться может.

— Напомним, — протянул Платон. — Я гвоздей везу пуда полтора,