Смоленское направление. Книга 3 (СИ)

— В отъезде был. Не могу же я всё время на острове, как бобыль сидеть. В Смоленск ездил.

— И как там?

— Шумный город. Народ снуёт, все куда-то торопятся. В общем, как в любом большом городе.

— А правда, что Смоленск больше чем Псков?

— Правда. Как война закончится, я тебя с сыновьями к себе приглашу.

— Какая война? Ах, да. Совсем забыл. — Посетовал Игнат.

На следующий день Снорри привёл кеч к острову. Соорудив причал на косе, мы установили в трюме 'Марты' (так окрестила судно Нюра) ёмкости с питьевой водой. Помимо этого, на корме был закреплён контейнер со спасательным плотом, а в рубке появился барометр, закрытый от посторонних глаз дверками шкафчика. После этого обновления, кеч совершил несколько рейсов до Самолвы, перевозя провиант, арматуру и цемент, а за два дня до похода, я и сам навестил Гюнтера.

Замок за время моего отсутствия немного подрос. Была практически выстроена башня, отрыт ров и завершена задняя часть стены. Не хватало извести. Бочки с ней привозили даже из-под Ремды и Пскова, но этого было недостаточно. Выручил цемент. Мастера быстро освоили новую технологию скрепления камня, и мастерки застучали с удвоенной скоростью. Гюнтер был недоволен и пообещал посадить каменщиков на хлеб и воду, если они не успеют в срок, то есть, до первых заморозков. Строители угрозе вняли и работали даже при свете факелов. Ещё один человек, с которым мне надо было встретиться, это спасённый из дерптских застенков псковский купец. Игорь Васильевич в родном городе больше не показывался, лишь тайком, с помощью Трюггви перевёз семью на новое место жительства и маялся от временного безделья. Разговор с ним состоялся долгий и весьма продуктивный. Я предложил Игорю отправиться в Любек, обосноваться там и открыть торговую лавку со складом. Там он будет ждать караваны с моравским серебром, и готовить к отправке в Орешек.

— И когда ж мне ехать туда, а семья? — Спросил Игорь Васильевич.

— Ехать надо было ещё вчера, — ответил я купцу, — Обстоятельства так сложились. Поставки серебра очень важны для Руси, а ты, человек проверенный, да и деваться тебе после известных событий некуда. Так что, бери с собой жену, двух дочерей и езжай в Любек.

— Постой, Лексей, а сын?

— А сын твой на стажировку в Смоленск поедет, к Евстафию. Знаешь такого?

— Слышал, — упавшим голосом ответил Игорь.

— Ты не переживай. Годик-два пробегут незаметно, а там, глядишь, и сынок твой к тебе приедет.

— Да понял я, в залог сына берёшь. Думаешь, с серебром сбегу? Эх, ты…

— Ты меня на жалость не бери. Мне верный человек в Любеке нужен. Если не хочешь, откажись прямо сейчас. Неволить тебя не буду.

Немного подумав, Игорь махнул рукой.

— Согласен. Где наша не пропадала?

Обсудив дорогу до Любека, мы ударили по рукам. Утром, Игорь Васильевич, в новых синих штанах с красными лампасами, заправленных в высокие сапоги, белой рубахе навыпуск и накинутом на плечи военно-морском кителе, предварительно загрузив в фургон десяток больших ковров, несколько мешков с мукой и крупой, сухарей с полпуда, большой котелок, домашнюю утварь, одежду для семьи — был готов к путешествию. С собой он имел письмо к Беньямину, а также грамоту от Гюнтера Штауфена, скреплённую имперской печатью в которой сообщалось, что предъявитель сего документа является послом Самолвенского княжества и следует к Оломоутцкому епископу. Деньги были спрятаны в чурбаки, новоявленный посол не изменял своим привычкам. Жена с дочерьми уселись внутри возка, а Игорь стоял рядом с мальчиком и что-то говорил ему, гладя его по голове. Прощание с сыном было недолгим. Двенадцатилетний мальчуган пустил слезу и смотрел вслед удаляющемуся фургону, пока тот не скрылся за поворотом.

К полудню, или чуть позже, Игнат привёз брата своей жены Соболька в Самолву.

— Свояк по Нарове семь раз ходил, — Сказал мне Игнат, — Надо его Лексей, с собой брать.

— Странно как-то, а почему семь, а не шесть или восемь?

— А потому, что купец на команде сэкономил, сам ладью повёл, вот на порогах и оставил её. Река-то с норовом. Свояк спасся и домой на своих двоих дошёл. Года три назад это было.

— Игнат, я согласен. Пусть Леонид Ильич, тьфу…, Соболёк с нами идёт. Оплата как лоцману, три монетки в день.

Обрадовавшийся, что его зачислили в команду, Соболёк сиял от счастья. Дело было в том, что у рыбака подрастали три дочери, одна из которых, по возрасту уже могла выйти замуж, да только скромный доход от ловли рыбы, не позволял накопить приличного приданого. Игнат об этой проблеме знал и когда рассказывал своей жене о том, что отправляется в поход, и сколько будут платить, получил наставление пристроить родственника.

Сентябрьским утром мы отчалили от пристани Самолвы. По моим подсчётам, за два-три дня мы должны были пересечь Чудское озеро, выйти к Нарове и шестьдесят восемь вёрст, семь из которых приходились на Омутские пороги преодолеть за четверо суток. Ещё сутки на то, чтобы перетащить кеч через водопад. Итого через восемь, максимум девять дней выйти в Финский залив. Дальше всё зависело от погодных условий. Ориентировочно, во второй половине сентября мы могли стать на якорь в устье реки Перона. Отряд Свиртила в это время просыпался недалеко от Пскова и готовился к новому изнурительному переходу.

Три дня отдыха настолько расслабили литвинов, что Свиртил даже подумывал о продлении выходных хотя бы до полудня. Рать полностью потеряла боеспособность из-за непомерного употребления вина. Где крепким словом, где кулаком, а иногда и холодной водицей, Свиртил сумел поднять, а вскоре построить своё войско. Пошатывающиеся меркурьевцы вскоре были раздеты догола и загнаны в речку, где просидели с полчаса, пока не пришли в норму.

— Мне за вас стыдно, — поучал Свиртил полусотню, прохаживаясь по берегу Самолвы, — Разве вы похожи на дуб, как я вас просил? Нет! Я вижу лишь жалкий кустарник, который сломает любая девка.

Пристыженные литвины вскоре повылазили из воды, переоделись и после завтрака уже выглядели молодцевато. Только теперь они походили на тевтонцев, примерив на себя белые сюрко с чёрными крестами. Рядышком, в сорока шагах от отряда стояли пять телег с возничими-пруссами. Обоз нагрузили провиантом и дополнительным оборудованием, необходимым для обустройства засады. Готовую к походу рать провожал Гюнтер. Он осмотрел войско и подъехал к Свиртилу.

— Как окажетесь в Изменке, поверни на юго-запад. Сдаётся мне, шпионит там кто-то. Ну а дальше, по обстановке. Удачи.

На следующий день в Самолве из плена бежал Рихтер. Попавшие в рабство ливонцы работали на лесопилке. С утра и до ночи они таскали тяжёлые брёвна и складировали доски. По идее, сил у них должно было оставаться только для того, чтобы держать ложку в руках. Но побег имел место быть. Рихтер ушёл по воде, похитив рыбацкую лодку и прихватив с собой двух подельников. Трюггви организовал поиски, послал рыбаков к ливонскому берегу, прочесал побережье, и вечером лишь развёл руками, когда докладывал Штауфену о результатах.

— Что б этот Рихтер в болоте утоп! — Негодовал Гюнтер, — Остальных пленных, за то, что не отговорили от побега — пороть!

— Князь, порка ничего не даст, — возразил Трюггви, — может, казнить их?

— А работать, кто будет? Людей и так не хватает. Сделай, как я сказал: десять палок каждому и хлеба им больше не давать. Пусть одну рыбу жрут. Хотя, подожди. Эти четверо не побежали, а ведь могли?

— Да. Лодка, что ливонцы увели, могла вместить их всех, — немного подумав, Трюггви добавил, показывая рукой на запад, — Видимо, на той стороне их ничего хорошего не ждёт.

— Приведи их сюда. Мысль у меня одна появилась.

Вскоре четверо ливонцев были доставлены к Гюнтеру. Рабы выглядели подавленными и жались друг к дружке, боясь поднять голову, за исключением одного. Явно постарше остальных он заслонял своей спиной троицу и оказался как раз напротив Штауфена.

— Почему не побежали с остальными? — Спросил Гюнтер.