Параллельные (СИ)

Кабуто фонил так, что можно было не сомневаться — ещё немного, и пойдёт вразнос. А с его кеккей генкаем… Саске вздохнул. Чем быстрее он отнесёт своего двойника в надёжные ручки Сакуры, тем быстрее сможет вернуться и успокоить ребёнка.

Самое обидное, что и морду второму Саске не набьёшь — не поймёт ведь, почему именно и зачем.

— Я отнесу, — вызвался Итачи.

В данном случае с утешением лучше справится Саске.

Дверь тихо закрылась. Саске притянул Кабуто к себе, обнял, чувствуя колотящую плечи дрожь. Стиснул руки.

— Прости меня.

— Ты ни в чём не виноват, — отозвался тот.

— Но тебе больно. Из-за меня, — Саске запустил руки в светлые волосы, стягивая резинку с хвоста и пропуская пряди между пальцами. — А я не могу помочь, — широко, всей ладонью по спине, делясь привычным жаром катона и лёгким покалыванием молний.

Кабуто тихонько захныкал, обхватывая себя рукой за живот. Будто у него рана в пузе. Или будто он хочет отгородиться.

— Это был не ты… Но если бы я понимал… Если бы я чувствовал… не было бы так больно. Он ведь даже не по мне проехался… на меня ему… ему плевать…

— Но мне — нет, — Саске осторожно уложил Якуши себе на грудь, словно и впрямь опасаясь потревожить незримую рану. — Тебя по связи ударило или лично?

— Не знаю. Лично, но благодаря существованию связи. И ложному срабатыванию. Ты… ты ведь меня любишь?

— Люблю. Не брошу и не откажусь. Буду защищать, — объятие стало крепче.

Кабуто тихонько выдохнул, стараясь расслабиться.

— Нужен?

— Очень. Не закрывайся, пожалуйста. Это… страшно. Даже страшнее, чем когда ты фонишь во все стороны болью.

Кабуто осторожно обнял в ответ. Перевёл дух.

— Больно. Когда я хотел разорвать его на куски, было не больно. Больно стало, когда я сдержался.

— Потому что всё это пошло внутрь? — Саске глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Продолжил размеренно гладить по спине. — Шишибей ярится?

— Нет. Уже нет, — Кабуто покачал головой. — Уже как будто в груди поскрёб. Можно… можно я больше не буду с ним пересекаться?

— Конечно. Ты вообще имеешь право делать, что хочешь, — Саске коснулся губами виска. — И вот за это тоже прости. Всё-таки это я притащил их сюда.

— Ты хотел как лучше… Никто не мог предсказать, что меня так коротнёт.

— Это не оправдание, если тебе плохо, — резонно заметил Учиха. — Расчесать тебя?

— А пойдём… в Тсукуёми?

— Пойдём, — Саске привычно зажмурил один глаз, активируя Мангекё. — Сформируешь образ сам, или?

— Уютная темнота и истинный облик?..

— Как скажешь, — лепестки Мангекё раскрутились в спираль.

Благодаря пересадке шарингана от Итачи Саске смог овладеть коронной техникой брата, пусть и не на таком уровне, как сам Итачи. Но сжатие времени и пластичность пространства по качеству если и уступали, то не так уж сильно.

Тишина, темнота — уютная темнота гнезда, клубочка-под-одеялом, в котором ни один, даже самый страшный страх не достанет. Ставшие только крепче объятия. Маленький демонёнок под боком у большого. Шерсть, клыки, крылья — сплетение, не понять, где чьи.

— Выскажешь ему? Пусть он не поймёт, но…

— И в Тсукуёми затащу. Чтобы прочувствовал, — демон-Саске глухо рыкнул.

От одной мысли о том, что кто-то огорчил его демонёнка, хотелось рвать, терзать или хотя бы скалиться во все клыки.

— Дья! — демонёнок довольно кивнул и свернулся в комочек. — Я… Посплю?

— Конечно. Отдыхай, Кабуто.

========== Часть 5 ==========

Наверное, Сакура не смогла бы дочитать содержимое чёрной папки, если бы не кудесники. Они окружили её дружелюбной стайкой, принесли чаю и сладостей и с очень серьёзными моськами объясняли прочитанное.

— Физическая боль — это очень серьёзный стимул. И использовать его можно не только в военных целях, — поведала одна из кудесниц, пока Сакура сидела с горящими щеками и осмысливала написанное. — Как она используется в воспитательных — всем давно известно и не удивляет, однако то, что она может быть использована в любви…

— Это очень древний и многофункциональный инструмент, — подхватила другая. — В случае деперсонализации, разрушения личности, боль помогает почувствовать границы собственного тела и своего существования.

— В случае чувства вины боль помогает осуществить наказание, — добавил третий. — Нет-нет, я понимаю ваши возражения, Сакура-сама. Но когда человека грызёт чувство вины — это бесконечно. А физическая боль, через которую это можно выплеснуть, конечна. Если взять нескончаемое чувство, перевести его в конечное явление, то можно закончить нескончаемое.

— Также боль порой является желанным концентратом приятного чувства, — покивала четвёртая. — Любая крайность — разрушительна, а разрушение причиняет боль. Но иногда приятно чувствовать, что эмоции столь сильны, что не получается сдержать болезненных проявлений. Выражение «обнять до боли» появилось не просто так.

— Элементы связывания тоже имеют под собой множество основ, — перевела тему первая. — Часто это передача ответственности. «Я связан, я ничего не могу сделать, значит, нечего и пытаться». Дать себя связать близкому человеку — это способ почувствовать себя беспомощным и одновременно защищённым. Тем, от кого ничего не зависит и кто не должен ничего решать.

— Иногда это доминирование является способом реализации желаний подчинённого. В случае, если желание сильно, но существует некий внутренний запрет на его осуществление, связывание помогает преодолеть этот барьер. Часто встречается у людей пуританского воспитания, когда любить хочется, но запреты сильнее.

— Мы никого никогда не осуждаем, — добавила четвёртая. — Мы лишь стараемся сделать так, чтобы желанная боль не повредила здоровью. Чтобы человек не оставался один на один с желанием её себе причинить…

— Во многих случаях причинение боли самому себе может привести к порочному кругу. Когда, пытаясь избавиться от вины и ответственности, человек налагает на себя ещё больше вины и ответственности. И причиняет ещё больше боли.

— Поэтому от запретов и осуждения толку не будет, один вред.

Сакура покачала головой и отхлебнула чаю, стараясь сделать невозмутимый вид. Такой… рациональный подход ей даже импонировал.

— В городе посторонний, — внезапно насторожилась одна из кудесниц. — Двигается сюда. Простите, Сакура-сама, мы отойдём ненадолго.

Все дружно засобирались, принимая суровый вид.

— Вам помочь? — она хорошо пригрелась в подушках, но долг шиноби был въевшейся привычкой, от которой она не собиралась отказываться даже в чужом городе.

— Да, конечно, Сакура-сама, пойдёмте с нами… — закивали кудесники.

*

Когда Итачи спрыгнул на дорогу перед борделем, его уже встречали. Кучка кудесников в сурово надвинутых капюшонах с ушками преграждала ему дорогу.

— Так… — честно говоря, он никогда не видел творения своих деточек в подобном настроении.

— Он обидел Кабуто-сама, — нахмурилась центральная. — Он должен уйти.

Саске, хорошо запакованный, свисал с плеча Итачи и только глазами хлопал.

— Это был акт бессмысленной, ничем не оправданной жестокости, — добавила левая.

— Он пришёл в город в нарушение всех законов. Он не проходил барьера. Он не желал прийти сюда сам.

— Мы не можем подарить счастье тому, кто его не желает.

— Мы будем требовать изгнания или смерти.

— Смерть или изгнание!

Итачи озадаченно потёр нос.

— Отото, ты такой мудак, что тебя даже в бордель не пускают.

Саске только моргнул. Вроде бы свои намерения странные люди в пижамах с ушами озвучили недвусмысленно. И одежда на восприятие угрозы как таковой повлиять не могла — уж каких только странных костюмов не натягивали на себя шиноби! Но чёткого намерения убить от перегородивших дорогу не исходило, да и реакция Итачи… Саске надеялся, что всё-таки достаточно хорошо знает брата, чтобы понимать его реакции. Сомнительно, чтобы Итачи так спокойно отнёсся к попытке брата убить, если перед этим только что не обматерил за недостаточную заботу о себе. Как-то… неясно всё. Словно очередное посещение базы Орочимару, где теоретически должно быть опасно, а практически — всегда удаётся разжиться необходимой информацией. И кто это вообще? Местная стража порядка, что ли? Или змеёныши в исполнении Кабуто?